Исчерпав этим весь запас имевшихся у него утешений, он взял Сегейлу за руку, и они направились в боковую аллею, по которой несколько минут назад прошел ночной сторож. Опустив голову, Газеус уныло поплелся за ними. В его зрачках не было ничего, кроме злобы.
Шаркад или тот, кто называл себя Шаркадом, бесследно исчез…
Глаз Дьявола, равнодушно висящий над миром, лил на землю свой призрачный свет, и в этом свете Люгер, охваченный лихорадкой поиска, рыскал от склепа к склепу, пытаясь прочесть надписи, высеченные на стенах или крышках саркофагов.
Стервятник уже начинал склоняться к мысли, что целью ночного сторожа было попросту задержать его здесь, но вот узрел наконец имя Гадамеса на уродливом сооружении с куполообразной крышей и низкой дверью, словно придавленной к земле тяжестью нагроможденного сверху темного камня.
Дверь начала слабо светиться, когда Люгер и Сегейла приблизились к ней, и это было верным признаком того, что усыпальницу охраняют магические силы. Свечение не имело ничего общего с обыкновенным огнем или лучами дневного света; скорее оно напоминало сгущающееся облако, состоявшее из множества мельчайших светящихся насекомых.
Газеус предупреждающе заворчал. Какие-то твари, которых Слот не мог увидеть снизу, в тревоге забегали по крыше склепа, постукивая когтями. Это место не нравилось Стервятнику, и при других обстоятельствах он ни за что не вошел бы в усыпальницу.
В его памяти всплыли слова Слепого Странника. Люгер действительно оказался среди мертвых и, согласно предсказанию, должен был остаться в живых. А Слепой Странник никогда не ошибался. То, что случится после, не слишком интересовало Люгера – его жизнь теперь не стоила в Валидии и гроша.
Он протянул руку и коснулся светящегося облака, прошептав одно из древних заклинаний, которыми в Элизенваре ублажали духов подземелий. Он ощутил, как его рука погрузилась во что-то теплое и вязкое, будто кисель. Потом на поверхности облака появились три отростка и протянулись к людям и псу.
Усилием воли Люгер подавил в себе инстинктивное желание отпрянуть и удержал за руку Сегейлу. Газеус взвизгнул и исчез в темноте. Отросток, протянувшийся к нему, некоторое время извивался в воздухе, словно сомневался в чем-то, а затем, медленно сокращаясь, вернулся в светящееся облако.
Два других, похожих на бесплотные руки, коснулись человеческих лиц. Люгер почувствовал, как его голову обволакивает всепроникающая субстанция, мягко и приятно покалывающая кожу. С глазами тоже происходило нечто странное – он видел кладбище сквозь дневное голубое небо, в котором миллионами вспыхивающих искр были рассыпаны звезды…
Слот повернул голову в сторону Сегейлы. Она стояла с закрытыми глазами, а громадная прозрачная рука ощупывала ее лицо, как будто изучая каждую его черточку.
Потом, словно удовлетворившись осмотром, мерцающее облако погасло, и глазам Люгера понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он позвал Газеуса и услышал в ответ только долгий протестующий вой. Сомнение закралось в его душу, склонную к авантюрам, но только на краткий миг. Теперь ничто не мешало ему войти в усыпальницу Гадамеса, и он сделал это.
На двери не было даже засова. Люгер распахнул ее, втайне все еще надеясь застать здесь Шаркада. Склеп был темен, только узкая полоса ночного сияния падала от двери внутрь помещения. На этой полосе чернильным пятном лежала тень Слота.
Он вошел и повернул направо, скользя пальцами по стене. Его рука наткнулась на холодный металлический предмет. Люгер ощупал его и понял, что это светильник, намертво закрепленный между камнями. Стервятнику повезло – в светильнике осталась восковая свеча. Он вытащил огарок и занялся почти безнадежным вне стен своего родового дома делом – добыванием огня при помощи магии.
Против ожидания, ему не пришлось прилагать для этого слишком много усилий – после первого же заклинания слабое пламя возникло на конце фитиля и вскоре усыпальница была кое-как освещена колеблющимся светом.
В ней находилось четыре саркофага, поставленных в ряд; один из них значительно превосходил размерами остальные. Но Люгера не интересовали надгробья – он рассматривал стены и сводчатый потолок склепа…
Шаркад не обманул его – здесь имелось множество портретов в рамах и без оных, написанных на дереве, шелке, металле, и располагавшихся в глубоких нишах, перед каждой из которых возвышалось что- то вроде алтаря. Стервятник поразился тому, что увидел, – эта мрачная галерея портретов показалась ему вначале совершенно бессмысленной.
Он позвал Сегейлу. Усыпальницу Гадамеса Люгер счел безопасной. Под потолком еле слышно шевелилась какая-то темная масса, может быть, стая летучих мышей. Инстинкт подсказывал Слоту, что они не представляют собой угрозы. Он не ошибся – его невидимый враг остался снаружи…
Едва Сегейла переступила порог усыпальницы, обитая металлом дверь заскрипела за ее спиной и стала закрываться, будто от порыва ветра. Люгер с воплем бросился к двери и ударил в нее всем своим телом. Результат был таким же, как если бы он ударился о стену.
Дверь закрывал не ветер и не человек – какая-то неумолимая сила поворачивала ее вокруг петель, даже не заметив сопротивления Люгера… Спустя несколько мгновений щель между краем двери и каменной стеной стала уже слишком узкой для человеческой руки, и Стервятник воткнул туда кинжал, отчаянно налегая на рукоятку.
Это ни на секунду не задержало того, кто расставил ему ловушку. Звякнул металл, и в руках у Слота остался лишь обломок клинка. Дверь полностью закрылась; в почти незаметных щелях между ее краями и каменной кладкой засиял голубой свет.
Стервятник едва не взвыл от ярости. На этот раз он попался основательно. Люгер не вчера появился на свет и не однажды был весьма близок к смерти. Иногда, в спокойные периоды жизни, она являлась ему в его снах, и всегда – в разных обличьях. Он ненавидел любое из них, но меньше всего ему хотелось сдохнуть вот так – среди чужих мертвецов, сидя взаперти в каменном мешке вместе с любимой женщиной и даже не имея возможности действовать.
Он ощутил неприятную леденящую пустоту в груди над желудком – предвестницу будущего ужаса, раскаяний и абсолютного бессилия. Внезапно одна неизбежная мысль пришла ему в голову. Люгер взял в руки свечу и поднес ее к лицу Сегейлы. Потом вздохнул с облегчением, потому что на этом лице было написано все что угодно, кроме злобы.
Слот не был наивным и чересчур чувствительным, но именно поэтому доверял тому, что видел. Его
