пересекал их уродливые тени. С некоторых пор меня окружали монстры, однако человекообразные оставались вне конкуренции.
Тропинка вывела к дыре в ограде. Притаившись за сеткой, я изучал улицу на предмет наличия патрулей. Если кто-нибудь из патрульных посмотрел «Франкенштейна», то я был его клиентом. Поэтому я вел себя в высшей степени осторожно. Не высовывался, пока не убедился в безопасности движения. Прохожих я не заметил, из чего заключил, что уже далеко за полночь. Редкие машины проносились мимо, как корабли пришельцев, – никому не было дела до одинокого бродяги-инвалида. И только светофоры строили мне глазки.
Я решил держаться подальше от площади Независимости и потащился в сторону зоопарка и граничившего с ним университетского ботанического сада. Мои планы на будущее пока не простирались дальше того, чтобы набить желудок. Понятно, на продовольственные магазины рассчитывать не приходилось, а для кражи со взломом я еще не созрел. В конце улицы я весьма кстати наткнулся на трейлер-киоск «Венский вальс», который иллюминировал окрестности, будто новогодняя елка.
Воображаю, как привлекательно выглядела моя одноглазая рожа в мигающем свете разноцветных лампочек! Я подбирался к окошечку левым боком, предусмотрительно выставив перед собой купюру и не очень представляя себе, сколько может стоить пара этих самых «венских» сосисок. Зевающая девица, похожая на списанную с ипподромной конюшни печальную лошадь, оторвалась от «Незнайки на Луне» и нехотя принялась лепить мне ужин.
Одного глаза было маловато, чтобы поглядывать по сторонам, читать прейскурант и следить за непредсказуемыми реакциями сосисочницы. К моему неописуемому восторгу, денег хватило на целых два «хот-дога», да еще на стакан горячего кофе. Я получил даже монеты на сдачу – четвертаки с трезубцами. Как, однако, быстро все меняется! Хорошо, что я не нумизмат.
Я облокотился на прилавок и сладострастно впился зубами в нежно-белую булочку, словно вампир в шейку любовницы. В этот момент девица разглядела меня получше, и ее опасно передернуло. Родная, нельзя же так волноваться! Чтобы немного ее успокоить, я решил завести непринужденный разговор.
Для начала осведомился, который час. Оказалось, всего лишь без двадцати десять. Ха! С тех пор как меня упрятали в психушку, население явно стало вести более здоровый образ жизни. Девица нервно поглядывала по сторонам, пока я пытался выяснить степень ее семейной обремененности. Паршиво сваренный кофе бурлящей лавой растекался по внутренностям, но, к сожалению, слишком быстро остывал в стакане.
Уже собираясь отчаливать, я покосился вправо и чуть не поперхнулся: неподалеку прогуливался классический интеллигент в очках и шляпе. Шляпа выглядела достаточно объемной, чтобы прикрыть от дождя и нескромных взглядов мою большую умную голову, а интеллигент – достаточно издерганным, чтобы всполошить всю округу. Я начал мыслить, как бы покультурнее убедить его в необходимости делиться со своими ближними, но все разрешилось само собой.
На моего седовласого очкарика наехали самым наглым образом.
48
Да, жизнь меняется стремительно – и не в лучшую сторону. В наше время хотя бы требовали сигарету и только потом обижались, если сигарет не оказывалось. Теперь же, очевидно, даже не снисходят до разъяснительной беседы.
Короче, из-за ближайших кустиков вынырнули четверо малолеток и принялись пинать обладателя очков и шляпы с беспричинным азартом. Девица поспешно забаррикадировала свой «Венский вальс».
Радикализм нынешних сявок меня прямо-таки угнетает. Во всяком случае, мне с моей рефлексией до них далеко. Эти были не из «кислотной» молодежи, а с юношескими иллюзиями расстались еще в яслях. Очкарику сразу дали по зубам и заткнули ему рот его же галстуком, чтобы он перестал верещать.
Когда жертва сложилась пополам и сползла на тротуар, подвергнутая рихтовке ботинками, я ощутил выброс адреналина, смял в гармошку пластмассовый стаканчик и направился к месту экзекуции, на ходу дожевывая свой остывающий «хот-дог». Шляпа, валявшаяся в сторонке, привлекала меня не меньше, чем возможность заиметь благодарного квартиросдатчика хотя бы на одну ночь.
Вблизи на подрастающих шакалов было тошно и вредно смотреть. Они воняли гнилыми зубами и серой из ушей. На гнойно-прыщавых мордах, озаренных луной, отражалось гнусное наслаждение. Об оловянные бельма можно было с успехом разбивать яйца.
Один из придурков раскинул веером пальцы с обкусанными ногтями и повернулся ко мне. У него на губах блестела слюна – казалось, что на этот раз поллюция случилась прямо во рту.
– Чего надо, пидер? – спросил он, растягивая слова для внушительности, отчего его речь звучала, как гайморитно-брезгливое нытье.
Конечно, я уже не тот, что раньше, да и животик затруднял движения – с другой стороны, с ним я чувствовал себя так, словно спереди меня защищал эмалированный тазик. Этим четверым следовало еще немного подрасти. Им не хватало массы. Будь ребятки чуть постарше – и они бы меня уделали. Волей- неволей мне пришлось позаботиться о том, чтобы этого не случилось. Не забудьте, что они все-таки видели мое лицо, а такое зрелище могло пронять даже безнадежных тупиц.
Я бил их не без удовольствия, хотя и пришлось слегка испачкать руки. Это не значит, что в меня ни разу не попали, – просто моя чувствительность была притуплена. Даже когда ботинок одного из недоносков врезался мне в пах, эффект оказался далеко не сокрушительным. Превозмогая боль, я схватил этот самый ботинок и повернул его градусов на сто восемьдесят.
Что-то громко хрустнуло. Сопляк заорал благим матом и попытался отползти, волоча за собой сломанную конечность. В педагогических целях я наступил на его колено. Он взял самую высокую ноту, которую я когда-либо слышал. Двое его приятелей блевали на тротуар. Еще один, наиболее стойкий и шустрый, прыгал вокруг меня, размахивая перышком с восьмисантиметровым лезвием.
Сил на то, чтобы пропороть пальто, у него не было, поэтому он целил в лицо. Как будто мне недостаточно выбитого глаза! Я протянул ему левую руку, и он полоснул по ней пару раз – царапины получились неглубокие, но парень был заворожен сверканием пера и видом дымящейся крови…
Правой рукой, сжатой в кулак, я выкрошил ему передние зубы. Совесть моя была чиста – через несколько месяцев их все равно доконал бы кариес. Так что ему следовало бы еще приплатить мне за срочную операцию. Даже кольцо, подаренное Эльвирой, пригодилось – камень оставлял глубокие отпечатки в пародонтозных деснах. Клеймо мастера. Нож я забрал себе – пригодится.
Когда все четверо ползали вокруг и скулили, как слепые щенята, наступило время проявить врожденный
