— Двоечника зовут Иванов Егор Петрович? — улыбнулась Оля.
— Да. Неужели к тебе тоже с этим подкатывали?
— Мг-м.
— Отказалась?
— Разумеется.
— Умница. Боюсь, я так не смогу, — вздохнула Ирина Александровна, — главный намекнул, что отправит меня на пенсию.
— Не отправит, не бойтесь. На нашу с вами зарплату желающих мало.
— Да? Ты считаешь, надо отказаться?
— Конечно. Или денег потребуйте. С какой стати вы будете писать статью за этого наглого тупицу бесплатно? Потом ещё он и докторскую захочет. Главный сказал вам, что он Иванов по матери, а отец у него олигарх?
Ирина Александровна вжала в плечи маленькую стриженую голову. Чёрные глаза недоуменно смотрели из-под седой чёлки.
— Олигарх? Ой, батюшки, а зачем ему понадобилась психиатрия? Он что, больных лечить собирается?
— Никого он лечить не будет. Ему хочется иметь докторскую степень. Кандидатскую уже имеет. Почему психиатрия, а не микробиология или ядерная физика, это вы у него спросите.
— Ой, какой ужас! — Ирина Александровна перешла на шёпот. — Думаешь, там фигурируют деньги?
— Я предпочитаю об этом вообще не думать. Очень уж противно. Лучше не связывайтесь с этим двоечником.
Ирина Александровна отвернулась, покрутила дешёвую серёжку в ухе, тяжело вздохнула, помолчала, потом заговорила совсем другим, преувеличенно бодрым голосом:
— Значит, чаю ты со мной не выпьешь, Оленька?
— Нет, спасибо. Мне пора.
Оля посмотрела на сморщенное личико, заметила, что седая чёлка мелко дрожит, и поняла, что Иванову по матери повезло. Он нашёл учёного идиота, вернее, идиотку, которая напишет ему и статью, и диссертацию, причём о деньгах не заикнётся. Не так воспитана.
— Это тебе спасибо, Оленька. Так удачно получилось, что ты зашла.
— Ирина Александровна, вы же меня попросили зайти.
— Я? — Чёрные глаза удивлённо округлились, тонкие брови поползли вверх и спрятались под чёлкой. — Нет, Оленька, я не просила. Кто тебе сказал?
— Ну вставай, пойдём лечиться.
Из-за головной боли Марк соображал совсем плохо, мысли путались, цеплялись одна за другую, скручивались бешеным змеиным клубком.
— Пойдём, пойдём, не бойся, — санитар взял его за локоть, — да ты чего, мужик? Вставай! А то клизму поставлю, доктор прописала тебе клизму керосиновую. — Санитар заржал и повёл Марка по коридору, позвякивая ключами.
— Она сказала, чтобы ты дал мне анальгину, — напомнил Марк.
— Ага, — кивнул Славик, — сейчас. Посиди пока.
Он усадил Марка на банкетку и ушёл.
Началось время посещений. Больные потекли к столовой. Марк не стал ждать санитара с анальгином, поплёлся в другой конец коридора, туда, где сейчас было тихо и пусто. Опустился на лавку, закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. И вдруг услышал тихий мужской голос.
— Привет. Вмазаться хочешь?
Рядом с ним на скамейку присел парень лет тридцати, толстый блондин в очках, с аккуратной бородкой. Одет он был в джинсы и свитер. На руке висела лёгкая чёрная куртка.
— Ты кто такой? — спросил Марк.
— Я к тебе в гости, Хохлов Марк Анатольевич. — Парень произнёс это очень тихо, на ухо.
Марк вздрогнул и почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось в левый бок.
— Не дёргайся. Пушка с глушителем. Пикнешь — пальну, никто не услышит. Короче, так. Адреса двух квартир, той, где клиенты с твоими детками отдыхают, и той, где ты снимаешь своё кино. В квартире на Полежаевской мы уже были. Девочка твоя, Дроздова Ирина Павловна, просила передать тебе пламенный привет.
— Сука, — прошептал Марк и стиснул зубы.
— Короче, дашь адреса по-хорошему, выйдешь отсюда здоровым и богатым. Не дашь — сдохнешь.
Марку вдруг жутко захотелось кокаина. Одну маленькую понюшку. Он бы часть дозы вдохнул, а часть втёр в верхнюю десну. Сразу такой холодок и онемение, как от анестезии, можно зубы драть, не будет больно. И вообще ничего не больно. Ты гений, красавец, супермен, плейбой, все от тебя без ума, и даже дуло с глушителем у левого бока можно не замечать. Подумаешь, дуло.
Высокий детский голос отчётливо и чисто пропел:
Голос был Женин. Она часто напевала песенки Вазелина. Марку некоторые из них нравились. Особенно эта.
Он провёл по десне языком, воображая нежно-горький вкус тончайших белых кристаллов.
Голос Жени звучал так отчётливо, словно она сидела рядом с Марком на лавке. Блондин слева, Женя справа.
— Память отшибло? Помочь тебе? Смотри, пальну в печень, умирать будешь долго и больно. Ну, считаю до трёх. Раз!
— Не надо, — процедил Марк сквозь зубы и медленно, чётко назвал оба адреса.
— Молодец, — похвалил парень, — видишь, как все просто, блин!
Одновременно со словом «блин» прозвучал мягкий глухой хлопок, словно где-то за стеной открыли бутылку шампанского. Блондин встал и спокойно пошёл по коридору, не оглядываясь.
Боли не было, перехватило дыхание. Марк хотел спросить, в чём дело? Он же назвал оба адреса. Но звука не получилось. И вдоха не получилось.
Коридор медленно заливала тьма. Чёрные тени шептали, клубились, свивались в подвижный конус, который уходил острым концом вниз, сквозь пол.
Марка подбросило, как в машине, которая резко тормозит на полном ходу. Он взлетел вверх, к потолку, дёрнулся и оказался внутри ледяной воронки. Вокруг вращались чёрные плотные тени. Он отчаянно барахтался, пытался вырваться, но его несло вниз, как щепку или окурок уносит под ночным ливнем в сток, сквозь решётку канализации.
Издалека, изнутри водоворота теней он видел комнату, широкий проем без двери, лавки, телевизор, закреплённый высоко, под самым потолком. Комната плавала над ним, в невесомости, крутилась, поворачивалась разными боками, давая разглядеть со всех сторон лысого мужчину в коричневой пижаме.
Поза у мужчины была странная. Он сидел, но завалился на бок. Рот широко открыт, глаза вытаращены.
— Это я! Где я? Почему? За что? Я же все сказал!
Сквозь нарастающую волну новых звуков, сквозь вой, плачь, хохот, и вопли ужаса чистый детский голос пропел ему прямо в ухо:
Глава тридцать вторая
В квартире-гостинице не нашли ничего интересного, кроме видеожучков, вмонтированных в спальне, но вовсе не в люстру, как думала Ика. Маленькие блестящие штучки выглядели просто как декоративные детали рамы большого зеркала, которое висело напротив кровати.
