– Юрий Петрович, я сама видела, – плакала в телефонной трубке Галина, бывшая жена Никиты.
– Что ты видела? Ты же сама сказала, там черная корка вместо лица. И почему он оказался в чужой квартире?
– Он у Зины Резниковой жил. Вы помните ее? Я уж не знаю почему, но он попросился к ней пожить… Я, как увидела крестик, сразу поняла – он это, Никитка. Мне ли не узнать? И документы его…
Галя Ракитина плакала навзрыд на другом полушарии, в тысячах километров от Вашингтона, от красивого дома в богатом пригороде американской столицы. Но слышно было так, словно она сидела здесь, в уютной полутемной спальне.
Юрий Петрович старался говорить как можно тише, чтобы не разбудить жену. Оля приняла снотворное. В последнее время она трудно засыпала.
– Мы завтра вылетаем, я разберусь. Этого быть не может. Я уверен, это идиотское недоразумение.
Несмотря на такую уверенность, стоило Юрию Петровичу положить трубку, у него закололо сердце. Закололо сильно и требовательно. Он вылез из постели, прошлепал босиком в гостиную, распахнул стеклянную дверь, выходившую в небольшой дворик. В темноте покачивались розовые кусты. Мирно стрекотали кузнечики, высоко в чистом звездном небе сияла полная луна. Монотонно и печально пела какая-то одинокая ночная птица.
– Да что за чушь, в самом деле, – сердито пробормотал Юрий Петрович, – какой-то обгоревший труп в какой-то чужой квартире. При чем здесь мой сын? Мы ведь говорили по телефону всего две недели назад. У него был усталый голос. Он сказал, что, вероятно, скоро пойдет в посольство оформлять визу и наконец прилетит к нам вместе с Машенькой. Мы полгода не видели сына и внучку. При чем здесь какой-то труп в чужой квартире?
Юрий Петрович бросил под язык шарик нитроглицерина, уселся в кресло-качалку, прикрыл глаза. Нельзя пускать в себя этот ужас. Пока ничего не известно. Во-первых, должны позвонить из каких-то официальных инстанций. Из прокуратуры, из МВД. Во-вторых, сам Никита должен позвонить послезавтра и сказать, на какое число он заказал билеты. Две недели назад была такая договоренность.
– Юра, что случилось? Почему ты не спишь? Почему сидишь в темноте?
Ольга Всеволодовна стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку. Длинные седые волосы рассыпались по полным плечам. Он не видел в темноте ее лица, только силуэт, но по голосу понял: она почувствовала что-то.
– Кажется, был телефонный звонок? Или мне приснилось? – Она включила торшер, села на кушетку напротив Юрия Петровича. – Это из Москвы звонили? С кем ты разговаривал?
– Понимаешь, Оленька, – произнес он мягким шепотом, встал с кресла и пересел к ней на кушетку, – тут такая дурацкая история… Ты только не волнуйся. Я не хотел тебя будить. Уверен, это чушь, недоразумение.
– Юра, не тяни, не надо никаких предисловий. Ты же знаешь, я от этого только еще больше волнуюсь.
Юрий Петрович поморщился от приторной нитроглицериновой горечи и быстро произнес:
– Только что звонила Галина. Она сказала, что нашли обгоревший труп, в какой-то чужой квартире, то есть не в чужой, а у Зины Резниковой. Помнишь эту девочку, художницу? И будто бы это наш Никита. Полная чушь. – Он нервно усмехнулся. – Галя всегда была истеричкой и паникершей. По-моему, ее уже пора лечить.
– Зину Резникову я отлично помню, – спокойно ответила Ольга Всеволодовна. – Но при чем здесь Зина и ее квартира? Никита должен вылететь к нам первого июня, вместе с Машенькой. У девочки кончаются занятия в школе, и они сразу вылетают. Какой труп? При чем здесь труп? – Она сняла телефонную трубку, набрала московский код, потом их домашний номер. Юрий Петрович вместе с ней молча слушал протяжные гудки.
– Нет дома, – сообщила Ольга Всеволодовна и нажала на рычаг, – ну конечно, в Москве сейчас одиннадцать утра. Он уже ушел. Юра, где у тебя записан телефон Галины?
Юрий Петрович прошел в свой кабинет и вернулся с толстой телефонной книжкой.
В квартире бывшей Никитиной жены трубку взяли через минуту.
– Машенька! – закричала Ольга Всеволодовна. – Где мама? Она нам только что звонила.
– Ее нет. Она звонила не из дома. – У девочки был странный, глухой голос, без всякой интонации.
– Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?
– Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?
– Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первого июня? Конечно, знаю…
– Почему? Ну почему я? Не могу…
– Что ты говоришь, деточка?
– Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пусть кто-нибудь другой… – забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочный бред.
Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждое слово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.
– Машенька, здравствуй, послушай меня. Это неправда – про папу.
– Дед, вы что, уже знаете? – Она немного успокоилась. Это уже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.
– Ты сейчас одна? Что ты делаешь?
– Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скоро прилетите в Москву?
– Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что там случилось на самом деле.
– Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как по покойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым и никогда не поверю.
– Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро все разъяснится.
– Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное слово думаешь, это ошибка?
– Честное слово.
– Я сказала маме, а она вопит: его убили, его убили!
– Полный бред. Кто убил? За что?
– Мама говорит – это она во всем виновата. Понимаешь, она вляпалась в какую-то историю, написала расписку, будто взяла большую сумму денег, ее за это должны были устроить на работу. А потом оказалось, что это были бандиты. Они стали требовать деньги, угрожали. Но мама-то на самом деле никаких денег не брала, только расписку дала. По телефону звонили, один раз даже пришли домой. Машина стояла у школы, они говорили, что, если мама пойдет в милицию, они меня изнасилуют и убьют у нее на глазах.
– О господи, Машенька, тебе все это мама рассказывала? Или эти люди сами так при тебе говорили? Откуда ты знаешь?..
– Подожди, дед, не перебивай. Мама, конечно, мне не рассказывала. И эти люди мне ничего не говорили. Они только ехали очень медленно вдоль тротуара, когда я шла из школы. Совсем близко. И смотрели на меня из окошка.
– Может, это была случайность? Откуда ты знаешь, что они так серьезно угрожали?
– Я подслушивала, когда мама с папой разговаривали на кухне. Она пришла к папе и попросила помочь. Но это такая огромная сумма… Я не знаю сколько, но это больше, чем папин гонорар за последнюю книгу. Раза в четыре больше. А частями они не согласны. Только все сразу. Даже если бы мама продала квартиру и папа отдал бы весь свой гонорар, все равно не хватило бы. В общем, папа ничего не обещал, а потом, через несколько дней, вроде бы достал деньги. Сразу всю сумму. И они от нас отстали. А теперь такое…
– Когда это было, Машенька?
– Давно. В конце февраля. Дед, ты только никому не рассказывай. Мама ужасно боится. Я, наверное, зря все это говорю по телефону…
Юрий Петрович, замерев, слушал внучку и не заметил, что Ольга Всеволодовна глядит на него совершенно стеклянными глазами и сидит неподвижно, как изваяние, аккуратно сложив руки на коленях.
– Оля, – сказал он, закончив разговор с внучкой и положив трубку, – мы завтра вылетаем в Москву. Нет. Уже сегодня. Оля, ты слышишь меня?
