излить на публику, до того ему тяжко все это в себе держать.
– А настоящую фамилию автора этот знакомый не называл, не знаете?
– К сожалению, нет. Честно говоря, мы не так уж много беседовали с Никитой на эту тему. Он забыл на следующий день.
– Ну хорошо, Надежда Семеновна, а фамилию того знакомого, который работает в газете, тоже не знаете?
– Миленький мой, у Никиты столько этих газетных и журнальных знакомых, разве я могу всех помнить? Он ведь много лет занимался журналистикой, сотрудничал с разными изданиями. Хотите курить? – Она заметила, что Леонтьев теребит в пальцах сигарету, и поставила перед ним пепельницу. – Не стесняйтесь. Я спокойно отношусь к дыму. Послушайте, Андрей Михайлович, вы мне главного не сказали. Насколько я знаю, никакого уголовного дела не возбуждено. Принято официальное решение, что произошел несчастный случай, и виноватых искать никто не собирается. А вы из уголовного розыска, и вопросы задаете вполне целенаправленные. Это как же понимать?
– Это понимать так, Надежда Семеновна, что я лично сомневаюсь в несчастном случае и пытаюсь выяснить, а вдруг они все-таки есть, виноватые?
– То есть вы не исключаете убийство?
– Не исключаю.
– И пытаетесь найти убийцу?
– Пытаюсь.
– Спасибо, миленький.
– За что?
– За то, что вам не все равно. Вы даже не представляете, как это важно, чтобы кто-то нашел убийцу или хотя бы попытался.
– Вы кого-то подозреваете?
– Нет-нет-нет, – она покачала головой, – никого я не подозреваю.
– Но ведь были у Никиты враги, недоброжелатели? Вы сказали, он ничего от вас не скрывал.
– Не было у него врагов, – быстро проговорила Надежда Семеновна и отвернулась.
– Ну как же? – вскинул брови капитан. – Вот хотя бы автор этой статейки…
– Пустое. – Она стянула со спинки стула вязаную шаль, накинула на плечи, закуталась, словно ей вдруг стало холодно. – Врагов у Никиты нет, – повторила она, чуть повысив голос, – их нет потому, что он не отвечает им взаимностью.
– То есть?
– То есть обидеть его может только человек, которого он любит. Только очень близкий человек.
– Такое случалось?
– Никогда.
– Простите, Надежда Семеновна, я понимаю, вопрос очень личный, но как же развод с женой? Там что, не было никаких обид?
– С Галочкой они расстались мирно. Они просто не любили друг друга, и им было совсем не больно.
– А ребенок?
– А что ребенок? Машенька не лишена ни матери, ни отца. С ней все нормально, – быстро, сердито проворчала Надежда Семеновна и вскинула на капитана близорукие глаза: – Еще кофе?
– Да, спасибо. Кофе у вас замечательный. Но чуть позже, если можно. Вы простите меня за очередной нескромный вопрос. Скажите, Надежда Семеновна, была рядом с Никитой в последнее время какая-нибудь женщина? Я имею в виду серьезные отношения.
– Женщина была. Но это несерьезно.
– Вы знаете ее имя?
– Имя знаю. Татьяна ее зовут. А как фамилия – не спрашивала. И не видела ни разу. Вроде бы она журналистка. Из первых, которые брали у него интервью. Но точно сказать не могу.
– А почему вы думаете, что это несерьезно?
– Он нас не знакомил, – мрачно сообщила Надежда Семеновна, видимо, считая, что это доказывает совершенную несерьезность отношений с журналисткой по имени Татьяна, – и вообще у него вряд ли могло случиться в личной жизни что-нибудь значительное. Ожегся однажды, и навсегда.
– Ну а как же женитьба? Он ведь прожил с Галиной четыре года.
– Не прожил, – Надежда Семеновна поджала губы, – это не жизнь была. Так, взаимный компромисс, ради Машеньки.
– Почему же так мрачно, Надежда Семеновна? – улыбнулся капитан.
– Потому что ожегся он. Я же сказала, – произнесла старушка с легким вызовом. – С самого начала не повезло. Еще в юности. Так и тащит за собой этот хвост через всю жизнь. Была у него первая любовь, с шестнадцати лет. Она же и последняя. Вышла замуж за приятеля его, за полное ничтожество… Ладно, все, увольте, не буду я об этом говорить. С убийством это никак не связано. Никоим образом.
Надежда Семеновна неловко, преувеличенно засуетилась, убирая чашку и кофейник со стола, стряхнула невидимые крошки с вышитой скатерти, взяла турку и чашку, быстро засеменила на кухню.
– Значит, вы совсем не верите в несчастный случай? – задумчиво произнес капитан ей в спину. Старушка замерла на пороге и резко развернулась. Капитан заметил, что бледные морщинистые щеки вспыхнули. Надежда Семеновна покраснела, как девочка.
– Верю, не верю – какая разница? Я старый человек, и то, что я говорю, надо надвое делить. Память плохая, да и фантазии всякие бывают. Я лучше воздержусь, не буду вам голову морочить.
– Разве вы не хотите помочь мне найти убийцу?
– Хочу. Очень хочу. Но боюсь, только помешаю, запутаю вас своей старческой болтовней. – Она замолчала, но не спешила уходить на кухню, замешкалась на пороге, словно хотела и не решалась сказать что-то еще. Леонтьев молча терпеливо ждал, вдруг все-таки скажет, и не задавал больше вопросов.
Тишину разорвал оглушительный телефонный звонок, и капитан заметил, как сильно вздрогнули у старушки руки.
– Простите, – пробормотала она и, меленько перебирая ногами в байковых тапочках, поспешила на кухню, где стоял телефон.
– Ника? – услышал капитан ее громкий удивленный голос. – Здравствуй. Спасибо, слава Богу, здорова… Нет, почему? Я знала, что ты позвонишь. И не сомневалась, что ты уже в Москве… Да, родители прилетели сегодня утром… Что ты говоришь? Как кремировали? – Старушка вскрикнула, послышался грохот, и капитан бросился на кухню. Там всего лишь опрокинулась табуретка.
Надежда Семеновна стояла у стола с телефонной трубкой в руке и, увидев капитана, кивнула ему, мол, все нормально, не беспокойтесь. Леонтьев поднял табуретку и вернулся в комнату.
– Ну что ж, Ника, заходи, когда тебе удобно, – услышал он уже вполне спокойный голос из кухни. – Завтра утром? Нет, в десять рано. Давай к половине одиннадцатого. Устраивает тебя? Ну ладно. Будь здорова.
Она положила трубку и проворчала:
– Легка на помине.
Потом было слышно, как она возится с кофе. Через пять минут Надежда Семеновна принесла дымящуюся турку и чистую чашку.
– Я бы поставила вам кассеты, но, честно говоря, устала немного. Вы дочитывайте, не спешите. А кассеты в следующий раз. Не возражаете?
Капитан не возражал. Он допил кофе, дочитал очередное интервью и все ждал, что она спросит про кремацию, но она ни словом не обмолвилась.
Выйдя из подъезда, он уже знал, что непременно вернется сюда завтра, к половине одиннадцатого утра. Ему вдруг захотелось посмотреть на женщину по имени Ника. Он почти не сомневался, что у женщины этой большие светло-карие глаза, длинные русые волосы, густые черные ресницы и брови, что она худенькая, легкая, с тонкой шеей и гордо поднятой головой.
Ольга Всеволодовна Ракитина, как заведенный автомат, распаковывала чемоданы, развешивала вещи в шкафу. Она полгода не была дома и пыталась думать только о том, что делала сейчас, в данную минуту.
