гипертонией, с пороками сердца.
Я начал пугать: «Можете умереть во время родов». Но тут, конечно, было сложней. Дело ведь не в патологии, а в психологии. Хочет женщина ребенка — она родит его под страхом смерти. Хочет избавиться от него — избавится тоже под страхом смерти… Простите, молодой человек, у вас случайно нет сигареты?
— Да, конечно. — Гоша достал пачку «Мальборо».
— Я открою окошко, если позволите? — Курочкин жадно затянулся, выпустил струйку дыма в открытое окно и продолжал:
— А с вас, Елена Николаевна, вероятно, начался уже третий этап. Сырье потребовалось очень срочно, а запасов не оказалось. На Зотову нажали, она, в свою очередь, нажала на меня и, вероятно, еще на нескольких таких, как я, поставщиков. Я не знаю, кто они и сколько их, но думаю, я из них самый исполнительный. — Курочкин усмехнулся. Вы подвернулись под горячую руку. Я хотел, чтобы она отстала от меня на какое-то время. Вот и все.
— Спасибо, доктор, — вздохнула Лена.
Курочкина отвезли домой. Весь путь до Черемушек проехали молча. Перед тем как выйти из машины, Курочкин сказал:
— Елена Николаевна, вы правы. У вас действительно будет девочка. Здоровенькая девочка. Подумайте о ней. Вас убьют, если вы станете действовать подобным образом. Чем больше будете шуметь, тем вернее убьют. И закон вас не защитит. И никто не защитит.
Не дождавшись ответа, он вышел из машины и аккуратно прикрыл за собой дверцу.
Глава 10
Лидия Всеволодовна Глушко была пятой в очереди в кабинет ультразвука. Она сосредоточенно вязала синий свитер для сына Васи. Сыновей у Лидии Всеволодовны было трое. Старшему, Михаилу, восемь, среднему, Васе, пять. Младшему, Данилке, два годика.
Самой Лидии Всеволодовне было всего двадцать девять, но выглядела она ровесницей своего сорокалетнего мужа Георгия. От родов и кормлений фигура расплылась, волосы поредели.
Теперь Лида была опять беременна.
Для нее, человека православной веры, об аборте не могло быть и речи: это смертный грех. Грехом было и то, что она не хотела этого ребенка. А она его не хотела и честно признавалась себе в этом.
Каждая копейка в доме была на счету. Георгий Глушко работал мастером на часовом заводе, получал не так уж мало, но семья-то какая!
Лида вязала свитер для Васи и думала о том, что Мише пора покупать новые ботинки. Нога у мальчика растет не по дням, а по часам. Причем старые ботинки не только малы, но и до дыр изношены, значит, Васе уже не перейдут. А у Васи в детском садике почти у всех детей есть конструкторы «лего». Васе, конечно, тоже хочется. Поиграть ему не дают, а покупать — даже подумать страшно, сколько эти кусочки пластмассы стоят… Да еще позавчера воспитательница ей сказала: 'Вы меня, конечно, простите, но ваш Вася проплакал сегодня весь тихий час. Его бомжонком обозвали. Знаете, дети злые бывают. Вы уж одевайте его как-нибудь получше, а то все штопаное-перештопаное'.
И надо же — четвертый ребенок. Одно утешение — может, наконец родится девочка. Но так тоже нельзя. Кого даст Бог, того и даст. И все-таки хотелось девочку… Сегодня на ультразвуке, возможно, скажут, кто там. Уже двадцать две недели, можно определить.
Врач, молодая элегантная женщина, молча смотрела на мерцающий экран. Потом отошла к столу, стала что-то быстро писать.
— Мне можно одеваться? — робко спросила Лида.
— Да, конечно, — вскинула на нее искусно подведенные светло-карие глаза докторша.
«Ведь она наверняка моя ровесница, — подумала Лида, — а как хорошо выглядит. Стройненькая, волосы шикарные. А я…»
— Садитесь, пожалуйста. Как вы себя чувствуете? Тошноты, головокружения нет?
— Да вроде все нормально, — пожала плечами Лида.
— Сейчас давление измерим, а потом поговорим. — Голос у докторши был низкий, грудной. Она смотрела на Лиду спокойно и внимательно.
— Ну, кто там у меня? Неужели опять мальчик? — Лида попыталась заглянуть докторше в глаза, когда та наматывала ей на руку ленту аппарата.
— У вас ведь четвертая беременность? Детишки здоровые?
— Здоровые, — кивнула Лида.
Она чувствовала терпкий запах дорогих духов докторши, и что-то в этом запахе было неприятное, тревожное.
— Скажите, что-то не так?
— Давление у вас нормальное. — Докторша размотала ленту, убрала аппарат.
— А ребенок?
— Дело в том, Лидия Всеволодовна, что ребенок ваш… В общем, нет сердцебиения.
Когда ее усадили в машину, она заплакала. Слезы текли и текли; она даже не обратила внимания, что машина — обыкновенный зеленый «жигуленок», без красного креста.
Сидя на заднем сиденье, она корила себя: «Что я наделала? Зачем я не хотела этого малыша? Господи, прости меня!»
И вдруг слезы высохли. Она почувствовала, что ребенок у нее внутри двигается, прямо-таки прыгает. Лида была беременна в четвертый раз и движения ребенка не могла спутать ни с чем.
— Послушайте, — крикнула она в ухо сидевшему рядом молодому санитару, — ребенок живой! Не надо в больницу!
— Что? — уставился на нее парень.
— Я говорю, ребенок живой. Ошиблась докторша. Вы меня где-нибудь у метро высадите, я домой поеду.
— Не имеем права, — тусклым голосом ответил парень, — в больницу привезем, там разберутся.
— А вы меня в какую больницу везете? — уже спокойно спросила Лида. Она была уверена — в больнице ее посмотрят и отпустят.
— В хорошую, — буркнул парень.
В приемном отделении ее встретила медсестра в белом халате.
— Ребенок живой! — радостно сообщила ей Лида. — Мне бы домой скорей, а то больница ваша далеко, за городом.
— Давайте мы вас сначала посмотрим, раз уж приехали, — приветливо улыбнулась медсестра, — раздевайтесь.
Лиду огорчало только одно: домой придется добираться на электричке, а это дорого. Она послушно разделась и отдалась в руки проворной медсестре.
«Посмотрят и отпустят», — повторяла она про себя, но пока ее никто не смотрел.
Лежа в какой-то маленькой комнатке с воткнутой в вену иглой капельницы, Лида ждала врача и старалась не двигаться. Улыбчивая сестра, которая ставила ей капельницу, уходя, предупредила:
— Лежите, не двигайтесь.
— А там что? — спросила Лида, скосив глаза на подвешенную над ней банку.
— Витаминчики, — ответила сестра. Лида старалась не двигаться и не заметила, как задремала. Проснулась она от резкой боли в пояснице и сначала ничего не поняла.
Все остальное происходило как в страшном сне. И в этом сне она услышала слабый, жалобный писк, похожий на мяуканье крошечного котенка. Приподнявшись на локте, Лида увидела в руках высокой полной женщины большой эмалированный лоток. Из лотка выглядывала крошечная ножка. Она мелко дрожала и подергивалась.
