так делала Лида, когда мальчик не мог заснуть: сидела с ним и тихонько гладила по головке.
— Ну, пожалуйста, — уже засыпая, пробормотал Данилка, — поехали сейчас к маме.
Когда мальчик наконец уснул, Георгий вышел на цыпочках из детской, прикрыл дверь и вернулся на кухню.
«Ведь наверняка есть какая-то общая справочная служба, где сообщают, в какую больницу отвезли человека, — размышлял Георгий, — но нет телефонного справочника в доме, а если звонить по „09“, придется занять телефон на час, не меньше — там постоянно занято. А вдруг Лидуша сама будет звонить в это время или кто-то из больницы?»
Чайник давно закипел, Георгий налил себе чаю, закурил еще одну сигарету. И тут раздался телефонный звонок.
— Лидуша? — крикнул Георгий, схватив трубку.
— Здравствуйте, Георгий Иванович, — отвечал незнакомый молодой голос, меня зовут Валя. Ваша жена просила позвонить.
— Вы из больницы? Где она? Что случилось?
— Лидия Всеволодовна в Лесногорской городской больнице, в отделении гинекологии.
— В Лесногорской? Это же сорок километров от Москвы! Что с Лидушей?
— Георгий Иванович, я понимаю, глупо так говорить, но вы все-таки постарайтесь успокоиться. Лидии Всеволодовне сделали искусственные роды.
— Но ведь все было нормально! Зачем?
— Я пока ничего не могу вам сказать, — вздохнула Валя, — я студентка, а здесь просто практику прохожу. Вы приезжайте завтра, фруктов ей привезите, соков каких-нибудь, а главное — постарайтесь ее успокоить.
— Как она себя чувствует? — упавшим голосом спросил Георгий.
— Ну, в общем, ничего. Только плачет все время. У вас есть дети?
— Да, — растерянно ответил Георгий, — трое мальчиков.
— Ну, слава Богу. Вы обязательно завтра приезжайте.
— Спасибо вам. Скажите Лиде, дома все нормально. Дети спят.
«А ведь его не пустят!» — подумала Валя, повесив трубку.
В ординаторской закипел чайник, она налила два стакана, бросила в карман халата горсть карамелек и сушек и отправилась в послеоперационную палату.
А Георгий Глушко достал из холодильника непочатую бутылку водки, налил себе полстакана, выпил залпом, закусил кусочком черного хлеба.
«Значит, четвертого ребенка не будет, — подумал он, — ну что ж, трое детей уже есть. В наше время это много. Но почему мне так тошно? А Лидуше сейчас каково? Девушка из больницы сказала, мол, плачет Лида. Интересно, зачем ее все-таки повезли в Лесногорск? Что, в Москве больниц мало?»
Георгий хотел налить себе еще водки, но передумал. Завтра он должен быть со свежей головой. Он вспомнил, что надо позвонить теще.
Вера Александровна отнеслась к сообщению спокойно.
— Ну, дело житейское. Я сама двоих родила, троих выкинула. Такая наша бабья доля. Да и куда вам четвертый-то ребенок? Может, оно и к лучшему.
Почему-то после разговора с тещей стало еще тошней. А когда Георгию было тошно, он звонил своему старому другу, однокласснику Сереге. Встречались они редко, да и перезванивались нечасто, но всегда знали, что они есть друг у друга, как бы ни повернулась жизнь. А жизнь у них повернулась по- разному: Георгий — всего лишь мастер на часовом заводе, а Серега — подполковник милиции.
Телефон Сергея Кротова Георгий знал наизусть.
Кротов оказался дома и сразу взял трубку.
Борис Симаков уже второй час сидел на скамейке в маленьком дворике в центре Москвы и смотрел не отрываясь на три подъезда старого, добротного дома. Двери подъездов были снабжены домофонами, а квартиры внутри занимали по половине этажа каждая. Было и несколько двухэтажных квартир. Человек, которого ждал Борис, занимал именно такую, бесконечно огромную, двухэтажную квартиру.
— Боря? Здравствуй, рад тебя видеть! — услышал он у себя за спиной. — Ты меня ждешь или случайно здесь?
— Здравствуйте, Андрей Иванович. Я вас жду.
— А что не позвонил? Заранее договорились бы. Я ведь случайно заехал. Ты бы так мог до глубокой ночи ждать. Случилось что у тебя?
— Случилось, Андрей Иванович, — Борис тяжело вздохнул. — Из больницы я уволился.
— Сам ушел или тебя ушли? Ладно, подожди в машине. Мне надо домой зайти минут на десять.
Квадратный кожаный шофер распахнул перед Борисом заднюю дверцу новенького черного «Сааба».
Ровно через десять минут Андрей Иванович вышел из подъезда.
— Рубашку сменил, — объяснил он, — не могу целый день в одной ходить. Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.
Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.
— Давай, Вовчик, в клуб. А ты, — он обернулся к Борису, — уж извини, в машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.
Минут через двадцать машина остановилась в одном из тихих переулков в районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.
В тот же миг из подъезда появился швейцар в ливрее и распахнул заднюю дверцу:
— Андрей Иванович! Милости просим!
Внутри особнячок выглядел так, как Симаков представлял себе настоящий Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом, темно-синие наглухо задернутые шторы из тяжелого бархата, необъятные кожаные кресла. Пахло отличным табаком и дорогим мужским одеколоном.
Борис почувствовал себя неловко в своих побелевших от уличной соли ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут же снял с него и унес куда-то.
Так же бесшумно явился пожилой господин в безупречном черном костюме, тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье, проводил их в ресторанный зал, где стояло не более пяти столиков, отделенных друг от друга резными перегородками.
Их усадили за столик, покрытый белоснежной скатертью, зажгли старинную настольную лампу.
Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, но чтобы самому попасть в такое место — об этом он, рядовой врач, и не мечтал.
И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе по фильмам и книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут был уставлен стол, не могли присниться ему даже во сне.
Отправив в рот первый прозрачный кусочек малосольной семги, намазав поджаренный ломтик ржаного хлеба паюсной икрой, Симаков на несколько мгновений забыл обо всем на свете.
— Ну, рассказывай, что стряслось? — Андрей Иванович смотрел на него, ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.
— Я уволился из больницы потому, что там происходят странные вещи. Честно говоря, я испугался.
И он выложил всю историю с Полянской, опустив только те детали, которые дали бы понять его собеседнику, что подоплека происшедшего ему, Симакову, отлично известна.
Закончив свой рассказ красочным описанием ярости Зотовой, он вздохнул облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел в пальцах. Тут же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.
Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится, задумчиво спросил:
— Что-нибудь подобное раньше бывало?
— Искусственные роды, выкидыши и всякое такое — да, довольно часто. Возможно, чаще, чем в других больницах. Но я не задумывался над этим. Знаете, сейчас такое время, такая экология…
— И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственные роды?
