человек. Простите, если я несу чушь.
– Почему чушь, Митя? По-своему вы правы. Мне действительно неуютно и одиноко в этом грязном и поганом кругу. У меня нет там друзей, отчасти поэтому я так привязалась к вашей семье. Но жизнь складывается по-разному. Когда-то, четырнадцать лет назад, я встретила Валентина Борисовича. Поверьте, тогда он был другим…
– Да, – кивнул Митя, – возможно, тогда он был другим.
– А вы что, встречались с ним раньше? – удивленно вскинула брови Регина.
– Нет, не приходилось, – пробормотал Митя, не глядя ей в глаза.
Через несколько дней после этого разговора Синицын подсел за столик к Вене в баре в Останкино.
Была ночь, Веня зашел туда один выпить кофе. В баре было почти пусто. Веня очень устал после съемок в популярной телеигре. Ему хотелось побыть одному, он отпустил охрану и велел ждать в машине. Останкино – почти родной дом, не ходить же в тамошний бар с охраной!
Он задумчиво курил и прихлебывал кофе из большой толстенной кружки. Ему приготовили именно так, как он любил, – с жирными сливками.
– Здравствуйте, Вениамин Борисович, – тихо проговорил Синицын, усаживаясь напротив.
– Добрый вечер. Чем обязан? – Веня взглянул на него равнодушно.
– Вам совсем не нравятся мои песни? – Синицын закурил.
– Нравятся. Но я не вижу в них перспективы.
– Вы распорядились, чтобы меня пропустили к вам на прослушивание сразу, без очереди. Вы узнали меня?
Подошел официант. Митя заказал себе кофе, пятьдесят граммов коньяку и порцию жареных орешков.
– А почему, собственно, я должен был вас узнать? – спросил Веня, когда официант удалился.
– Разве мы раньше не встречались? А, комсомолец?
– Что-то не припомню, – пожал плечами Веня.
– Летом восемьдесят второго, в Тобольске, – Синицын улыбнулся, – ты был завотделом культуры в горкоме. Ты нас сопровождал.
– Я многих сопровождал. Я не могу всех помнить.
– Но Лену Полянскую ты вряд ли забыл, комсомолец. Она ведь тебе очень нравилась.
– Полянскую? Впервые слышу.
– Неужели? И Ольгу, сестренку мою, тоже не помнишь?
– Нет.
Официант принес Митин заказ.
– Кушай орешки, комсомолец, угощайся. – Митя подвинул вазочку с фундуком к середине стола. – Ты нас кормил в Тобольске отличным шашлыком и элитарно-партийной банькой потчевал.
Митя залпом выпил коньяк, поморщился, бросил в рот орешек.
– Знаешь, я не забывал тебя все эти четырнадцать лет. Особенно ясно я запомнил ту ночь на берегу Тобола, когда ты устроил нам прощальный пикник. Ты классно жарил шашлык, комсомолец. Ты достал отличную свинину, нежирную, нежную. Ты заранее вымачивал ее в специальном винном соусе. Ты помнишь рецепт того соуса? Нет? Конечно, ты давно уже не жаришь шашлык.
Мне иногда даже снится та ночь. Ты резал лук острым, как бритва, туристским ножом. Потом нанизывал тонкие кольца на шампур. Ты не плакал от лука. У нас у всех текли слезы. Мы смеялись и плакали. А ты орудовал ножом с таким серьезным, сосредоточенным лицом и все поглядывал на Лену.
– Все это очень интересно, – Веня попытался улыбнуться, – но я не помню никакой Лены. Да, бывало, я устраивал пикники для гостей. Много народу приезжало – из Москвы, из Ленинграда. Я встречал и сопровождал.
– А нас, значит, не помнишь? И девочку, которую нашли утром на берегу, неподалеку от нашего кострища, тоже не помнишь? Не может быть! О том ужасном убийстве говорил весь Тобольск, его обсуждали и в Хантах. «Что-то с памятью моей стало…» – пропел он неожиданно громко.
Несколько человек, сидевших в баре, оглянулись.
– Ты пьян, Синицын, – тихо сказал Веня, – езжай домой.
– Нет, комсомолец. Я не пьян. Я не барышня, чтобы закосеть от пятидесяти грамм коньяку. Знаешь, я ведь уже готов был забыть. Столько лет прошло. У меня было много собственных проблем. И вот однажды я увидел тебя по телику. Ты что-то вещал о благотворительности. Корреспондентка заглядывала тебе в рот.
А потом, сразу после интервью с тобой, показали очередную серию «Криминальной России». Знаешь, такой документальный сериал, с суровой музыкой и впечатляющей хроникой. Так вот, там рассказывали историю серийного убийцы, который орудовал в Тюменской области в начале восьмидесятых. Он изнасиловал и убил шестерых девочек, от пятнадцати до восемнадцати лет. Четверых задушил. А двоих зарезал. Его нашли. Мерзкая личность, алкоголик. Попался он на том, что продавал у пивного ларька дешевую бижутерию, снятую со своих жертв. Но так и не признался ни в одном убийстве. Несмотря ни на что. А его здорово обрабатывали. В конце концов расстреляли. Но он так и не признался – до последней минуты твердил, что никого не убивал. Как тебе эта история, а, комсомолец?
Митя говорил тихо и быстро, он перегнулся через столик и дышал Волкову в лицо коньячно-табачным духом. Волков слушал молча. Он чувствовал, что рубашка под мышками промокла насквозь.
– Вот ты сидишь передо мной, бледный и потный, и не знаешь, что сказать, – усмехнулся Синицын. – Скажи мне, что ты помнишь, как мы приезжали в Тобольск, помнишь Лену Полянскую, Ольгу, сестренку мою. И меня ты сразу узнал. А девочек ты не убивал. Не было этого. Ну, скажи, Веня. Мне достаточно твоего слова, и я поверю. Нас никто не слышит сейчас. Мы говорим с тобой о том, что известно только нам двоим – тебе и мне. Я сначала хотел шантажнуть тебя, каюсь. Но потом мне стало противно. Мне не нужны ни деньги твои, ни клипы, ни раскрутка. Мне даже оправдания твои не нужны. Просто скажи, что ты не убивал тех шестерых девочек. Я поверю тебе на слово. Ну?!
– Ты пьян. Проспись, – тихо произнес Волков и добавил громко: – Пошел вон, надоел!
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Митя, встал из-за стола, залпом допил свой остывший кофе, подошел к стойке, расплатился с официантом и не спеша покинул бар.
Волков не успел сразу рассказать Регине об этом разговоре. Ее не было в Москве. Она улетала на три дня в Париж.
Она вернулась и прямо из аэропорта приехала в клуб «Статус», где проходила презентация нового альбома Юрия Азарова. Она любила вот так заявляться с корабля на бал. Впрочем, никакого бала в «Статусе» не было, только скучный фуршет.
Пофланировав по залу, пообщавшись с теми, с кем надо было пообщаться, они с Веней уже собрались уезжать, не спеша направились к выходу. Азаров провожал их.
И вдруг перед ними вырос как из-под земли Синицын. Непонятно, как он попал в закрытый клуб, да еще в джинсах и свитере.
Он подошел к Вене почти вплотную и тихо произнес:
– Слушай, комсомолец, а ведь у тебя тогда не пошла кровь из носа. Ты соврал. Это была кровь той девочки. И кулончик в форме сердечка ты снял с убитой в Тюмени. Ты ведь помнишь дискотеку в ПТУ? Ты знаешь, как звали ту девочку? Наташа! Она была одна у матери. Ее мать умерла от инфаркта. Сразу, в машине «Скорой». Алкаш, которого расстреляли, был прав, когда не признавался. Его расстреляли вместо тебя, комсомолец.
Синицын говорил все громче, но гул разодетой фланирующей толпы заглушал его слова. Первой опомнилась Регина.
– Есть служба безопасности или нет, черт возьми! – спокойно произнесла она. – Уберите от нас этого сумасшедшего!
Два широкоплечих молодца в строгих костюмах поволокли Синицына к выходу.
– Ты маньяк, комсомолец! Ты – серийный убийца! Регина Валентиновна, он убьет вас! Берегитесь! – выкрикнул Митя, покорно следуя к выходу.
Оглянувшись, Регина наткнулась на внимательные, холодные глаза Азарова…
Глава 21
