– Маргоша, ты от лука сильно плачешь? – спросила она после паузы. – Можешь нарезать? А то я рыдаю, как крокодил.
– Хорошо, – вздохнула Маргоша. – Лук я порежу. Надо нож постоянно смачивать холодной водой, тогда глаза не щиплет.
– Я знаю. Мне не помогает.
– Ты прости, что я пристаю к тебе с ненужными вопросами. – Маргоша виновато улыбнулась. – Это не мое дело, был у Кати кто-то или нет. Не хочешь – не говори. Но я не представляю, как можно восемь лет жить с таким… ладно, не буду при тебе материться, ты у нас барышня нежная, мата не выносишь. Ну, в общем, ты меня поняла. Он, между нами, девочками, Катиного мизинца не стоил. Я права?
– Права, – еле слышно ответила Жанночка.
– Ну вот. Я бы на ее месте либо развелась, либо пустилась во все тяжкие. Ведь у Кати есть постоянный поклонник, можно сказать, верный паж. Неужели ни разу не снизошла? Хотя бы из принципа, чтобы не чувствовать себя идиоткой?
– Маргоша, как ты думаешь, буженину сейчас нарезать или завтра?
– Завтра. А то заветрится. – Маргоша взглянула на Жанночку и весело, от души, рассмеялась.
– Ты чего? – растерялась Жанночка.
– Ты зря в детстве не играла в войну, из тебя получился бы классный партизан. А как поживает ваша телефонная стерва? Или это тоже теперь военная тайна?
– Нет, – мрачно ответила Жанночка, – это не тайна. Она больше не звонит.
– Совсем исчезла?
Жанночка молча кивнула.
– Надо было на магнитофон записать хоть один звонок. Если бы какая-то гадина портила мне нервы, я бы обязательно записала, не поленилась. Всякому пофигизму есть предел. Нельзя позволять, чтобы тебя размазывали по стенке. Нельзя.
– Катю никто по стенке не размазывал! – не выдержала Жанночка. – И если хочешь знать, один звонок она записала! Эта гадина еще и шантажировать ее стала после всего.
– Как шантажировать? Чем?!
– Ой! – Жанночка испуганно прижала ладонь к губам. – Она ведь просила никому не говорить…
– А следователю?
– Вообще – никому.
– Она совсем свихнулась? Скажи мне, что она задумала? Ты понимаешь, насколько это может быть опасно? – Маргоша схватила Жанночку за плечи. – Расследуется убийство ее мужа, а она скрывает, что ей угрожали по телефону, что ее шантажируют. Где она сейчас? Почему ее так долго нет?
– Я не знаю… Она… – Жанночка не выдержала и заплакала. – Мне очень страшно. А вдруг этот убийца стрелял в Катю? Если с ней что-то случится… она мне как сестра… Маргоша, что делать? Она не разрешает никому ничего говорить. Даже следователю. У нее бзик какой-то, не хочет, чтобы лезли в ее личную жизнь.
– Так, во-первых, успокойся, – строго сказала Маргоша, – сядь и расскажи все по порядку.
Жанночка шмыгнула носом, послушно уселась на табуретку, сложив руки аккуратно на коленках, как примерная девочка, и рассказала Маргоше все, что знала. Только про Пашу Дубровина ни словом не обмолвилась.
– Значит, шантажистка не явилась и Катя отправилась ее искать? Она что, догадалась, кто ей звонил? По голосу узнала?
– Я не поняла. Она только сказала: никому ни слова. Я обещала.
– А кассета где?
– Не знаю. Ты не скажешь Кате, что я тебе все разболтала? Я ведь обещала…
– Не волнуйся, не скажу. Кассета подписана?
– Да. Я ей сразу сказала, надо пометить, чтоб не потерялась. Кассет в доме много.
– Разумно, – кивнула Маргоша, – и она пометила?
– Да, она при мне вытащила ее из диктофона, написала маркером какие-то буквы. – Глаза Жанночки стали сухими и напряженными. – Слушай, а тебе зачем все это?
– Затем, что у Кати твоей крыша поехала. Это может плохо кончиться. А мне ее жалко. Просто по- человечески жалко. Понимаешь? К тому же мой муж, Константин Иванович, очень к ней привязан. Я не хочу, чтобы он пережил еще одну трагедию. Конечно, с потерей единственного сына не сравнить, но все-таки… Катя для него тоже родное существо, он ее с пеленок знает и с родителями ее дружит лет сто. Короче, я не хочу, чтобы с Катей что-то случилось. Так как ты у нас единственный посвященный человек, попробуй ей внушить, что искать шантажистку должна милиция, а не она. Не ее это дело. Я права?
– Права, – кивнула Жанночка, – совершенно права.
Маргоша еще раз взглянула в окно. Ни телевизионщиков, ни бомжа Бориски во дворе уже не было.
Народу на рынке «Динамо» было так много, что через пять минут у Кати зарябило в глазах, закружилась голова. Толпы медленно ползли вдоль рядов, толкаясь, застревая в узких проходах. Между ними каким-то чудом проскальзывали тележки с газированной водой, бутербродами и шоколадками. В примерочные выстраивались огромные очереди, и многие покупатели примеряли джинсы, свитера, деловые костюмы прямо у прилавков, раздевались до белья, не обращая внимания на толпу. Иногда продавцы прикрывали раздетых, держа в растопыренных руках какой-нибудь рваный халат. Но большинство оголялось без всякой ширмы. Никто ни на кого не глядел.
У обувных прилавков энергично топали, вытягивали обутые в сапоги и кроссовки ноги, гнули подошвы. Продавцы выходили прямо в толпу, присаживались на корточки с зеркалами в руках:
– Женщина, ну вам отлично! А «молнию» можно парафинчиком смазать…
– Мужчина, они разносятся! Смотрите, это настоящая «Саламандра». Где вы еще такие купите за миллион? Вон в магазинах стоят по полтора…
Обувью торговали многие. Сначала Катя и Паша просто спрашивали: «Вы не знаете, как нам найти Свету Петрову? Она тоже торгует обувью».
– Не знаю такую…
– Не знаю…
– Тут этих Свет как собак нерезаных…
– Отойдите от прилавка, раз ничего не покупаете…
Через час Катя еле держалась на ногах. Они зашли в небольшое кафе в глубине павильона, чтобы немного перевести дух.
– Нет, – покачал головой Паша, – бесполезно. Если мы не покупатели, с нами никто разговаривать не станет. Надо сделать вид, что мы хотим купить что-то, и про Свету Петрову спрашивать как бы между прочим.
– Тогда мы до закрытия будем толкаться, – вздохнула Катя, – я не выдержу. Искать здесь человека – полное безумие.
Они съели по бутерброду, выпили жидкий кофе.
– Ну хочешь, иди посиди в машине. А я поспрашиваю, – предложил Паша.
– Нет. Вместе. – Катя решительно встала. – Пойдем, я поняла, как с ними надо разговаривать.
Стоило им выйти из кафе, рядом послышался громкий женский голос:
– Девушка, у меня сапожки прямо на вас, Италия, натуральный мех…
Катя шагнула к прилавку, внимательно посмотрела на пожилую, сильно накрашенную продавщицу и спросила растерянно:
– А где Света?
– Какая Света?
– Ну здесь, за этим прилавком, в пятницу торговала девушка, высокая такая, полная. Света. Она обещала привезти для меня туфли.
– Так вот же, смотрите, сколько туфель! Какие вам?
– Я вижу, – вздохнула Катя, – какой самый маленький размер?
– Тридцать шестой.
– Ну вот. А у меня тридцать четвертый с половиной.
