Из кожаного набрюшника он вытащил пятидесятидолларовую купюру и показал упрямому бомжу. У того заблестели глаза, грязная дрожащая рука потянулась к деньгам.
– Э, нет, дружок. Давай рассказывай. – Сиволап помахал купюрой у него перед носом.
– Ну вы это, в натуре, мужики, не снимайте меня, я вам так все расскажу, а, мужики, ну сукой буду, не вру, – заканючил Бориска.
– Кончится это когда-нибудь или нет! – не выдержал Игорь. – Я жрать хочу, у меня язва, живот уже болит, а мы здесь с тобой возимся два часа. Будешь рассказывать в камеру или нет? Не будешь – вали отсюда! Знаем мы таких свидетелей! Вон у ларька целое стадо таких свидетелей. За десятку что хочешь наплетут! Тебе полсотни баксов предлагают, а ты выпендриваешься! Все, катись, надоел!
Артем для пущего эффекта опять показал Бориске купюру и тут же спрятал.
– А-а, хрен с вами! – махнул рукой бомж. – Живы будем – не помрем, а помрем – не страшно! Включай свою камеру!
Маргоша нарезала крабовые палочки для салата и тихо насвистывала мелодию песенки из боевика «Верное сердце путаны».
– Это Катя звонила? – спросила она, когда Жанночка вернулась из комнаты в кухню.
– Мне кажется, нам не хватит майонеза, – произнесла Жанночка в ответ.
– Ну, выйдешь и купишь, – пожала плечами Маргоша, – ты странная какая-то сегодня. Ты можешь ответить по-человечески, кто звонил?
– Нет. – Жанночка заглянула в кастрюлю, в которой варился рис. – Надо же, как долго. А написано на упаковке – всего пять минут.
– Что «нет»? Кто звонил-то?!
– А… да, это Катя. – Открыв холодильник, Жанночка присела перед ним на корточки. – Слушай, может, еще добавить сливочного масла?
– Добавь. Катя сказала, где она?
– Нет. Я не спрашивала.
– А когда вернется?
– Не знаю. – Жанночка достала масленку и захлопнула холодильник. – Я думаю, в салат надо обязательно положить оливки.
– Катерина на свидание к любовнику ушла, что ли? – усмехнулась Маргоша. – Ну и молодец, правильно.
Жанночка густо покраснела, открыла рот, чтобы выпалить в ответ какую-нибудь резкость, но сдержалась.
Маргоша стала опять насвистывать мелодию из боевика.
– А как твои съемки? – спросила Жанночка, чтобы снять опасную тему.
– Нормально, – буркнула Маргоша.
– Слушай, а не противно играть проститутку? Ты все-таки вживаешься в роль, начинаешь думать и чувствовать, как она. Это ведь пакость какая!
– Я не вживаюсь. – Маргоша быстрым движением запихнула в рот крабовую палочку. – Я играю, и только. Знаешь, как в детстве, в войнушку. Пах-пах, падай, дурак, ты убит!
– Я в детстве только в куклы играла, – вздохнула Жанночка, – ну и в классики, в резиночку. А в войну – никогда.
– Ты, наверное, вообще была пай-девочка. И уроков не прогуливала, и по крышам не лазила.
– Да. И маме помогала. – Жанночка улыбнулась. – Я такая была трусиха, ужас. Я и сейчас трусиха. Мышей боюсь, грозы, плавать не умею. А эта твоя одноклассница, Оля, она тоже в войну играла?
Маргоша положила нож, дожевала крабовую палочку и смерила Жанну насмешливым хитрым взглядом.
– Интересно, кто тебе сказал, что Оля училась со мной в одном классе?
– Ну, я не помню, кто конкретно сказал. Разве это так важно?
Жанночка принялась колотить молотком по куску мяса, распластанному на разделочной доске, с такой силой, что запрыгал стол.
– Да, в общем, не важно, – легко согласилась Маргоша, – сплетников хватает. А Оля… нет, по крышам она не лазала и в войнушку не играла. Тихоня была вроде тебя.
– Она красивая? – быстро спросила Жанночка.
– Очень.
– Я тебя еще хотела спросить, ты извини, конечно, но это правда, что ты их с Глебом познакомила?
Маргоша не спеша ссыпала нарезанные крабовые палочки в большую хрустальную салатницу, сполоснула руки, тщательно вытерла их бумажным полотенцем, отошла к окошку, закурила и, не сводя с Жанночки насмешливых зеленых глаз, медленно произнесла:
– Я что, похожа на сводницу?
– Честно говоря, я не видела ни одной сводницы, – призналась Жанночка, – не с кем сравнивать.
Маргоша повернулась к окну, дернула рычаг, чтобы открыть форточку, и на секунду застыла, глядя во двор.
– А зачем там, интересно, телевизионщики крутятся? – спросила она задумчиво.
В глубине двора, у песочницы, огородное пугало в ядовито-лиловом пиджаке размахивало руками перед камерой. Корреспондент держал микрофон у его рта.
– Как? Они еще здесь?! – Жанночка подскочила к окну. – Катю ловят, сволочи! Они ведь прямо в квартиру заявились час назад, я выгнала в шею, даже милицией пригрозила. Нет, стоят, ждут. Чего ждут, спрашивается? Катя с ними разговаривать не станет, пошлет подальше.
– Это, кажется, Сиволап. Он вчера утром Константина Ивановича поймал у гаража, чуть до инфаркта не довел. Ты позвони Кате, предупреди, – посоветовала Маргоша, – а то накинутся, как коршуны, она растеряется.
– Я не знаю, где она, – быстро сказала Жанночка, отошла от окна и принялась с новой силой отбивать мясо.
– А сотовый на что? – пожала плечами Маргоша, не отрываясь от окна. – Давай я позвоню.
– Она свой сотовый дома оставила, – Жанночка вздохнула. – Ни стыда, ни совести у этого Сиволапа. Только вот зачем ему Бориска понадобился, непонятно.
– Бориска? Ты знаешь, как зовут этого бомжа? – удивилась Маргоша. – Очень забавный тип. Они, наверное, со скуки развлекаются. А ты что, лично знакома с этим чучелом?
– Его здесь все знают. Бориска-помоечник. Видела в глубине двора двухэтажную развалюху? Этот дом давно собираются сносить, а пока там живет кто хочет. Вот Бориска и поселился года три назад. Он приставучий, когда трезвый, – ужас. А выпьет – песни орет ночами.
Маргоша еще несколько минут молча смотрела в окно, сигарета сгорела до фильтра, она тут же закурила следующую и повернулась к Жанночке.
– Эй, кулинарка, у тебя сейчас получится фарш. Кончай стучать. Интересно, куда все-таки Катя упорхнула? Завтра похороны, столько дел… Кстати, о птичках. Вот скажи мне, неужели Катю и правда не волновало, что Глеб постоянно ей изменял?
Кусок говядины на разделочной доске стал совсем плоским, почти прозрачным. Жанночка машинально шарахнула молотком в последний раз и попала себе по пальцу. Она побледнела, сморщилась и тоненько, жалобно застонала.
– Давай под холодную воду, быстро! – скомандовала Маргоша.
Но Жанночка застыла как вкопанная. Из глаз брызнули слезы.
– Ну, растяпа, – покачала головой Маргоша, загасила сигарету, подвела Жанночку к раковине, подставила ее палец под струю ледяной воды. – Сейчас станет легче. Это только в первый момент дико больно. Расслабься, что ты трясешься? Совсем не можешь боль терпеть?
– Совсем не могу, – прошептала Жанночка, – с детства. Смотри, ноготь посинел. Теперь долго не пройдет.
– До свадьбы заживет. – Маргоша выключила воду. – Слушай, ты не ответила, Кате правда было плевать? Или она тоже потихоньку утешалась на стороне?
Жанночка шмыгнула носом и стала вытирать руки, осторожно промокая ушибленный палец.
