– У меня сохранился бабушкин блокнот с рецептами домашней косметики, в библиотеке я раздобыла несколько старинных лечебников и просто попробовала. Август и дети вначале посмеивались надо мной, но теперь вся семья пользуется только моей продукцией. В саду, в одной из зимних беседок, я устроила отличную лабораторию.
– Ты всегда была чудачкой, – баронесса брезгливо принюхивалась и разглядывала подарки. – Но, признаться, такого я не ожидала даже от тебя, дорогая сестричка, стыдно сказать кому-то: герцогиня Рондорфф на старости лет…
– Это же прелесть! – перебила ее Габи, весело хлопнув в ладоши. – Гертруда, ваша сестра настоящая волшебница! Франс, ты чувствуешь, какие сказочные ароматы? Вот роза, лаванда. А это бергамот и чуть- чуть лимона? Верно? Я угадала?
– Почти. Это нероли, цветы апельсинового дерева.
– Напоминает нафталин, – холодно изрекла баронесса.
– Трудди, ты никогда не умела различать запахи, – мягко заметила Софи-Луиза.
– Я?! Да у меня с детства собачий нюх! И мне стыдно, что моя сестра занимается всякой ерундой!
– Но ведь твой обожаемый Гиммлер выращивает травы.
Матушка возмущенно запыхтела.
– Генрих глубоко образованный человек, изучал биологию, медицину, эзотерику, он лучший в рейхе специалист по древним наукам!
– Вот как? – Софи-Луиза недоуменно подняла брови. – А я слышала, он специалист по разведению кур.
– От кого, интересно, ты это слышала? – баронесса прищурилась. – От евреев, которыми кишит твой замечательный Цюрих?
– От кур, – небрежно бросила Софи-Луиза и обратилась к Габи: – Вот это я приготовила специально для вас, юная фрейлейн, флердоранж и жасмин. Для тебя, Франс, я выбрала сандал с розмариновой ноткой. Было бы очень мило с твоей стороны напечатать в «Серебряном зеркале» пару-тройку статей о преимуществах натуральной косметики.
– Что?! – вскинулась баронесса.
– Видишь ли, Трудди, мы с Августом решили открыть небольшую фирму, – терпеливо объяснила Софи- Луиза. – Уже есть название – «Нероли», в типографии заказаны этикетки, буклеты. Без рекламы нам не обойтись.
– Ты собираешься еще и торговать этим? – баронесса всплеснула руками. – С ума сошла? Хочешь стать посмешищем? Какой стыд! Франс не будет участвовать в твоем шарлатанстве, рекламировать твои жалкие домашние поделки! Я не позволю! «Серебряное зеркало» приличный журнал!
Когда матушка наоралась, повисла тишина. Франс хмуро нюхал кусок мыла. Софи-Луиза открыла портсигар, вставила в мундштук тонкую папироску. На лбу баронессы блестели капельки пота, она сопела и победно косилась на сестру. У той явно испортилось настроение.
– Я уверена, журнал только выиграет, если станет печатать материалы о натуральной косметике, – осторожно заметила Габи. – Здоровый образ жизни, возвращение к древним традициям, к истокам, к природе, все это очень актуально сегодня. Фюрер, рейхсфюрер наверняка одобрили бы такое полезное начинание.
По лицу баронессы пробежала легкая судорога. Последняя фраза подействовала на нее магически. Нарисованные ниточки бровей сдвинулись у переносицы, рука схватила граненый синий флакон.
– Это что?
– Герань и лаванда, – со вздохом объяснила Софи-Луиза. – Нет, Трудди, так ты не услышишь запах, флакон закрыт герметично.
– А ведь наверняка с природными ароматами связано много забавных историй, – задумчиво произнес Франс. – Вот только не знаю, кто мог бы взяться за это?
– Я! Кто же еще?!
– Габи, но это совсем непросто, ты до сих пор не закончила свою книжку, у тебя ни на что не хватает времени, – заметил Франс.
– К тому же ты должна готовиться к свадьбе, – напомнила матушка.
– Я справлюсь, я все успею, конечно, придется съездить в Цюрих, и не раз, и в библиотеке посидеть, но я люблю, когда много работы, это отлично мобилизует, тем более кое-что об ароматах я знаю, я ведь писала серию очерков по истории духов, и, между прочим, читателям это понравилось, даже поднялся тираж.
Софи-Луиза обняла и расцеловала ее.
– Габриэль, буду счастлива принять вас у себя в замке в любое удобное для вас время. Когда вы решите отправиться в Цюрих, дайте мне знать, я пришлю шофера встретить вас.
Было решено, что фрейлейн Дильс не только напишет серию статей, но и станет рекламным лицом косметической фирмы «Нероли».
Баронесса фон Блефф и герцогиня Рондорфф простились очень нежно, как подобает любящим сестрам.
Когда зазвонил внутренний телефон и трубка скомандовала голосом Поскребышева: «Иди!», Илья сначала не поверил своим ушам, а потом облегченно вздохнул. На самом деле не было ничего хуже, чем сидеть и ждать вызова. Постоянно имелась какая-нибудь работа, она отвлекала, но все равно ожидание превращалось в тихую вечную пытку, которая длилась день за днем, час за часом.
Илья быстро прошел через приемную, ни на кого не глядя. Это стало привычкой, рефлексом. Встретившись взглядом с кем-нибудь из ожидавших, можно было заразиться паникой, страхом, тупой безнадежностью. Краем глаза он заметил Давида Канделаки. Торгпред явился из Берлина с отчетом о тайных переговорах с Шахтом, и то, что его, такого доверенного, важного, заставляли ждать, как обычного посетителя, не предвещало ему ничего хорошего. Упитанный, холеный, в дорогом заграничном костюме, он вальяжно развалился в кресле, закинул ногу на ногу, развернул свежий номер «Правды», но было видно, как дрожит газета, как подергивается нога в тупоносом новеньком ботинке.
В кабинете сидели Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов. Хозяин встретил Илью любезно:
– Заходите, товарищ Крылов, присаживайтесь.
Судя по выражению лица Орджоникидзе, только что у него произошла очередная стычка с Хозяином. Илья знал, что Орджоникидзе пытался отстоять своего старшего брата Папулию, арестованного в Грузии, и своего близкого друга и заместителя Пятакова, который вместе с Радеком был главным действующим лицом второго Московского показательного процесса.
Папулия Орджоникидзе был арестован в дни всенародного празднования пятидесятилетия Серго Орджоникидзе. Такой подарок преподнес большевику Серго большевик Коба. Пятаков оказался удобной фигурой для второго показательного процесса. Такой подарок преподнес самому себе товарищ Сталин.
Орджоникидзе не понимал этого, не желал нырять в сталинскую реальность, упрямо, из последних сил шарил в непроглядном тумане, искал ответ на вопрос «За что?».
Румяный курносый Клим с явным торжеством косился на поверженного бледного Серго. Молотов калякал что-то в блокноте. Каганович хмуро крутил папиросу, крошки табака сыпались на стол. Хозяин не разрешал никому курить в своем кабинете, хотя сам дымил непрерывно.
– Товарищ Крылов, расскажите, что там новенького в Германии, – голос Хозяина звучал мягко, певуче, усы подрагивали, пряча сытую улыбку.
«Нажрался ужасом старого друга Серго, предвкушает десерт в виде старого друга Канделаки, а перед десертом решил закусить мной, маленькой букашкой. Вопрос задал самый жуткий из всех возможных и сейчас наслаждается моей растерянностью, ведь я не знаю, с чего начать, я должен угадать, что именно его интересует. Сводку, кажется, еще не открывал. В Германии, как назло, ничего существенного за последние десять дней не произошло. Затишье. Говорить о кампании по дезинформации, задуманной Гейдрихом, сейчас нельзя. Эту новость лучше выдать Инстанции наедине либо составить отдельное спецсообщение.
„Канделаки в Берлине встречался с Шахтом. Инстанцию может интересовать положение Шахта,
