– А вкусно. Я грызун. Ужасно люблю всякую гадость в пакетиках – арахис, чипсы, сухарики. Невозможно во всем себе отказывать. С вами я вообще расслабился. Знаете, я только сейчас понял, как плохо действует на меня Егорыч с его мрачностью. И ведь вся служба безопасности такая. Вот, вез бы меня кто-нибудь из полковничьей команды, я бы молча подыхал по дороге и на ток-шоу приехал бы покойником.
– Подыхали от чего? – спросила Маша, уже выискивая место для парковки.
– От тоски, Машенька.
Места не было, пришлось объехать вокруг главного здания телецентра. Маша воспользовалась этим, чтобы вернуться к главной для нее теме.
– Да, мы остановились на том, что Приза кто-то серьезно пиарит. Вы знаете, кто именно? – спросила она вполне равнодушно.
– Мне странно, что вы этого не знаете. Вовой Призом занимается главный политтехнолог страны, личность легендарная, господин Гапон.
– Кто?
Рязанцев опять засмеялся.
– Нет, не тот поп-провокатор, и не его потомок. Эта кличка появилась от инициалов: «Г.П.». Теперь поняли, о ком речь?
– Ах, да, конечно, – Маша тут же догадалась, о ком речь. Собственно, она и без Рязанцева знала, кто пиарит Приза, просто хотела выяснить, насколько Евгений Николаевич осведомлен и насколько озабочен этим. Однако кличку «Гапон» услышала впервые.
– Поп-провокатор – это отлично. Сразу приходит в голову, что «поп» – не в смысле «священник», а поп-звезда. А кто финансирует?
– Маша, вы профессионал, задаете такие детские вопросы, – поморщился Рязанцев. – Когда Гапон кого-то раскручивает, источник финансирования остается неизвестным. Он потому и жив до сих пор, и здравствует, что свято чтит анонимность своих заказчиков.
Место, наконец, нашлось. Прежде чем выйти из машины, Рязанцев долго, тщательно вытирал руки влажной салфеткой, подогнув коленки, причесывался перед наружным зеркалом, наконец спросил у Маши шепотом:
– Как я выгляжу?
И получил необходимую порцию бодрящих комплементов.
«Господи, как же ему мало надо, – с жалостью подумала Маша, – чтобы кто-то был рядом, слушал, говорил иногда что-нибудь приятное».
В главном подъезде их встретила маленькая нервная девушка, тут же, у поста охраны, передала длинному флегматичному юноше, который молча повел их дальше, к лестницам.
Маша никогда прежде не бывала в «Останкино» и с любопытством озиралась по сторонам. Фойе напоминало зал ожидания какого-нибудь небольшого аэропорта или вокзала. Мимо сновали люди, похожие на транзитных пассажиров. Лица тревожные, озабоченные, усталые или болезненно надменные, как бывает, когда ждешь кого-то слишком долго и напрасно и стараешься делать вид, что тебе все на свете безразлично.
На лестнице их чуть не сшибла группа девушек. Они были накрашены, наряжены, глаза их лихорадочно сверкали.
– Ты что, дура? Его надо там, внизу ловить! – выкрикнула полная стриженая брюнетка.
– Пленку, пленку не забыла? А то получится, как в тот раз! – отозвалась другая и, резко повернув голову, хлестнула Рязанцева по лицу своими длинными малиновыми волосами.
Снизу послышалось восторженное: «Вау!»
– Подождите, пожалуйста! Одну минуточку! Можно автограф? Можно с вами сфотографироваться?
Рязанцев замешкался на площадке между этажами, полез в карман своего светлого летнего пиджака, так и не придумав, зачем. Достал темные очки, подышал на них, протер бумажным платком, убрал. Достал бумажник, повертел, положил в другой карман. Взгляд его был направлен вниз, туда, где запыхавшиеся, взволнованные девушки по очереди фотографировались с только что прибывшим Вовой Призом.
Ночь майора Арсеньева прошла, как обычно, под стук и грохот. Накануне, поздно вечером, поднимаясь пешком на свой пятнадцатый этаж, он размышлял: зайти к соседям или нет. Дверь квартиры на четырнадцатом открылась, как только он оказался на лестничной площадке. На пороге стоял двенадцатилетний Витя.
– Ну, что? – выпалил он шепотом.
– Пока ничего, – Арсеньев виновато развел руками, – а у вас никаких новостей?
Витя вздохнул и помотал головой.
– Где мама? – спросил Арсеньев.
– Спит. Я заставил ее выпить снотворное. Мы днем ходили в милицию, написали заявление, на всякий случай. Они не хотели принимать. Сказали, рано беспокоиться, спрашивали, не наркоман ли Гришка. Там был один жирный гад, все интересовался про наркотики, про бухло.
– Про что?
– Ну, про спиртное. Не пьяница ли Гришка. Мама там, в отделении, держалась, отвечала вежливо, а потом, когда домой вернулись, заплакала. Я ей говорю: перестань, районные менты, они все такие. Получают мало, поэтому злые. У нас дядя Саша есть, он поможет.
На площадке был полумрак, и это избавило Арсеньева от необходимости прятать глаза. Сане было стыдно. В его день, забитый до предела, не уместились хлопоты по поискам пропавших подростков. Он держал это в голове, надеялся, что Гриша к вечеру объявится, хотя бы позвонит.
– Если бы у нас была машина, мы бы просто поехали туда, – прошептал Витя.
– Куда?
– В бывший пионерлагерь «Маяк»! Гришка любил там лазать. Там, правда, классно. Он даже один раз взял меня с собой. Я был совсем мелкий, пять лет, но все равно запомнил. Сто пудов, Гришка туда их повел! Там еще корпуса оставались, и река рядом, можно купаться. А главное, никого никогда нет. Хочешь – ори, хочешь, бегай, на любое дерево залезай на здоровье. И еще, там малины всегда было навалом.
– Сейчас малина отошла, – тихо заметил Арсеньев.
– Грибы, ежевика. Гришка ежевику обожает, и грибы тоже. Сто пудов, он вернется, целую кучу всего привезет!
– Там все горит. Ты же смотрел новости.
– Ну я не знаю, можно просто поездить по окрестностям, за станцией «Водники», и спрашивать всех подряд. Вдруг кто-нибудь их видел?
– Ложись спать, подождем до завтра. Если ничего не изменится, завтра вечером поедем.
– Точно? Обещаете?
– Постараюсь.
Арсеньев поднялся к себе, услышал, как внизу тихо закрылась дверь. Уснул он только на рассвете. Ему приснился горящий лес. Треск и стук над головой преображались во сне в звуки лесного пожара. И еще ему приснилась американка Мери Григ.
В семь он встал, долго просыпался под холодным душем. В половине восьмого сел в машину, включил радио и услышал о грозовых ливнях на северо-западе Московской области.
В девять, с головной болью, приглушенной анальгином, он сидел в кабинете следователя Лиховцевой и пытался поймать подходящий момент, чтобы поговорить о пропавших подростках. Прошла ночь, но Зюзя все не могла опомниться от того впечатления, которое произвело на нее имя покойного генерала Колпакова.
– Тебе придется встретиться с его родственниками, – произнесла она, рассеянно глядя в окно, – у него остались родная сестра и племянник. Знаешь, кто племянник? Ты опять меня не слушаешь! Ты не понял, насколько все серьезно? Если Драконов правда хранил у себя какие-то материалы по генералу Колпакову, его из-за этого могли убить. Хотя наркоман Булька слишком ненадежная фигура. Они бы состряпали несчастный случай, острую сердечную недостаточность, что-то в этом роде, чтобы не было признаков преступления.
– Кто «они»? – спросил Арсеньев.
– Они, – повторила следователь Лиховцева с такой же тупой панической убежденностью, с какой
