— Врежемся, — покачал головой Вадим.
— Еще положено шампанским чокаться, — вспомнила Маша, — но я терпеть не могу шампанское. Газированный одеколон. И вообще ты за рулем. Ой, Вадим, а как же продукты в багажнике! Все испортится на такой жаре. Ты ведь кучу денег на рынке потратил.
— Ну, ты зануда, девочка моя!
— Просто я не могу привыкнуть к таким финансовым ритмам. Ты на рынке потратил столько, сколько моя мама за месяц работы получает.
— Ты же в кафе сидела. Откуда ты знаешь, сколько я потратил?
— Я знаю цены и видела сумки.
— Ты у меня экономная?
— Я? — Маша задумалась. — Честно говоря, пока не знаю — нечего было экономить. Вот, например, нужны мне новые джинсы или сапоги, можно бы и сэкономить, но не на чем… На еду, конечно, хватает, но еле-еле. Вещей мы почти не покупаем, мама сама все шьет и вяжет. Она умудряется соорудить нечто из ничего. На новогодний вечер у нас в училище она за одну ночь сшила мне такое платье — никто не верил, что оно сшито моей мамой на зингеровской машинке. Она нашла на антресолях кусок вишневого бархата, еще моей покойной бабушки, и получилось словно от Кардена. Туфли тоже были бабушкины. А мама потом всем говорила, что той ночью, перед Новым годом, слетала в Париж и купила туфли и платье за две тысячи долларов.
«Тойота» подъехала к международному гостиничному комплексу. Маша и Вадим вошли в небольшой, совершенно безлюдный бутик. Кукольно-хорошенькая продавщица одарила их ослепительной улыбкой. От обилия вещей Маша растерялась, у нее даже в глазах зарябило. Одно дело — маскарад, выбор образа соблазнительной корреспондентки, другое, совсем другое дело — одежда для себя.
— Ну что, Машенька, начинай, — Вадим снял с вешалки несколько платьев.
— Может, все-таки ограничимся кроссовками? — неуверенно возразила Маша, заметив цену на ярлыке одного из платьев.
— Спортивная одежда в другом магазине. Давай уж облегчим немного жизнь твоей маме, чтобы она спала ночами, а не сидела за зингеровской машинкой.
— Ладно, но выбирай ты сам. Я кое-что понимаю в театральном костюме, но представления не имею, что надо носить, так сказать, в реальной жизни.
Вадим заставил Машу перемерить семь платьев, выбрал два — повседневное из тонкого льняного трикотажа и нарядное, строгое, из светло-бежевого шелка. Именно эти два платья идеально на ней сидели, будто специально для Маши сшиты. В обувном отделе он подобрал к повседневному платью легкие замшевые босоножки, а к нарядному — строгие туфли-лодочки. Он стоял перед ней на коленях, сам надевал ей туфли и босоножки, прикасаясь к ее ногам так нежно, как если бы это были какие-то бесценные произведения искусства.
«Господи, — думала Маша, глядя на его седую макушку, — я таю от него, как мороженое на ярком солнце, растекаюсь сладкой лужицей и ничего не соображаю. Даже страшно… Хотя чего теперь-то бояться? Мы передадим кассету Константинову, все расскажем ему и полетим в Москву. Ведь столько уже всего произошло! Хватит, надо отдохнуть».
— Машенька, встань, пожалуйста, пройдись, — попросил Вадим, — удобно тебе? Не жмет? Не трет?
— Да, мне очень удобно. Давай на этом остановимся, ладно?
— А кроссовки?
В примерочной спортивного магазина Маша переоделась в новые светло-серые шорты-бермуды, новую бледно-розовую футболку и сменила драные китайские тапочки на новые замшевые босоножки.
— Упаковать? — спросила продавщица, глядя на жалкую кучку стареньких тряпочек, которую Вадим вынес из примерочной.
— Выкинуть! — распорядился он. — И тапки тоже!
Продавщица понимающе кивнула.
Напоследок он выбрал для Маши самые дорогие кроссовки. Продавщица упаковала их в коробку, завернув в шелковистую папиросную бумагу, словно экзотические фрукты.
В маленьком открытом баре они чокнулись свежевыжатым апельсиновым соком.
— Я нас с тобой поздравляю, Машенька, — сказал Вадим, — но по-настоящему мы поздравим друг друга в Москве, когда все останется позади.
— А все и так позади, — пожала плечами Маша, — все плохое кончилось. Знаешь, я поняла — когда мы вместе, нам везет. Порознь значительно хуже.
Как только они сели в машину, затренькал сотовый телефон. Доктор щелкнул крышкой:
— Алло!
В трубке стояло мрачное молчание.
— Молчат? — тревожно спросила Маша.
— Сейчас перезвонят, — успокоил Вадим ее и себя.
Но никто не перезванивал.
— Господи, какая я дура, — выдохнула Маша, — ничего еще не кончилось, они вполне могли засечь нашу встречу на рынке.
— Машенька, пожалуйста, не называй себя дурой. Мне не нравится это слово. Они, конечно, могли засечь нашу встречу на рынке, но только теоретически. Во-первых, они не следят постоянно. Нет у них такого количества людей. Во-вторых, когда они не спускали с нас глаз, мы это чувствовали, помнишь?
— Еще бы не помнить!
— Ну вот. А сейчас такого ощущения не возникло.
— Что ты скажешь, если сейчас они позвонят и вызовут тебя?
— Скажу — заболел. Температура высокая… В общем, придумаю чего-нибудь. Машенька, перестань, пожалуйста, паниковать. Ну, помолчали в телефоне, мало ли, может, не туда попали. Было бы куда хуже, если бы меня сейчас действительно вызвали.
По дороге к дачному поселку Вадим то и дело приглядывался к следовавшим за ними машинам. Но машины в зеркале заднего видения постоянно менялись. Никакого «хвоста» не видно.
«Мы нервничаем перед финалом», — подумал он, сворачивая на узкую улочку дачного поселка. Оставалось проехать еще несколько десятков метров. Улочка шла небольшой дугой. Показались ворота дома. И тут Вадим дал задний ход: из кустарника напротив ворот виднелся зеленый бок военного «газика», того самого, который всегда заезжал за ним.
Дело не в телефонном молчании — оно в конце концов могло оказаться случайностью. Дело в том, что «газик», обычно ждавший у ворот, на этот раз почему-то спрятался в кустах, съехав с дороги прямо на траву. Его вполне можно было и не заметить, если бы ветер не клонил кусты. Но главное, тот же ветер чуть качнул створки ворот, и Вадим понял, что запертые утром перед отъездом на рынок ворота его дома теперь открыты.
Развернуть машину на узкой улице довольно сложно, пришлось проехать до шоссе медленным задним ходом. Двигатель при этом работал совсем тихо, под ветром шумели деревья, рядом шумело море. Оставалась надежда, что из «газика» и из дома их не услышали.
— Паспорт у тебя с собой? — спросил Вадим, выруливая на шоссе.
— Да, в сумке, — кивнула Маша, — и те сто долларов, которые ты мне тогда дал, лежат в паспорте.
— Очень хорошо. Тогда нам хватит на билеты. У меня мало наличных, только кредитка, а банкомета в аэропорту нет.
Они ехали по почти пустому шоссе. «Тойота» обогнала лишь пару рейсовых автобусов. Доктор рассчитал, что до поста ГАИ можно проехать на предельной скорости, на этом они выиграют около получаса.
— Пристегнись, — сказал он Маше и нажал на газ.
Будка ГАИ оказалась пустой, Вадим заметил это издалека и скорости не убавил. «Возможно, даже лучше, если нас остановит гаишник. Это тоже шанс. Они какая-никакая, но милиция. Можно попросить их связаться со штабом округа… Впрочем, ни с кем они не свяжутся. Главное — выиграть время», — думал он,
