заказное убийство. Олигарх якобы приказал уничтожить бывшего своего партнера и близкого друга. Исполнители пытались инсценировать разбойное нападение, перестарались, зверски зарезали не только партнера, но и его жену, да еще на глазах у их шестилетнего сына, которого олигарх крестил в младенчестве.
В статье прямо говорилось, что конфликт, приведший к трагедии, был спровоцирован Петром Борисовичем Кольтом, убийство партнера олигарха оказалось Кольту крайне выгодно. Сегодня доказать его вину невозможно, однако никто из людей, близких в то время к нефтяному бизнесу, не сомневается в причастности Петра Борисовича к этому и некоторым другим преступлениям, за которые отбывает свой срок опальный олигарх.
Год назад Петру Борисовичу легко удалось предотвратить публикацию. Нет, он не испугался обвинений, они были голословны, совершенно смехотворны. Просто он не любил, чтобы его имя лишний раз мелькало в прессе, тем более в связи с опальным олигархом, одно упоминание которого вызывало нездоровый ажиотаж.
Специалисты из юридической службы империи Кольта по-дружески объяснили журналисту, что в случае публикации статья станет поводом для судебного разбирательства. Доказать, что обвинения, выдвинутые против Петра Борисовича, являются клеветой, ничего не стоит, поскольку это действительно клевета, от первого до последнего слова. Процесс, безусловно, будет выигран истцом и проигран ответчиком. Таким образом, издание, опубликовавшее статью, попадет на большие деньги, журналист вынужден будет принести публичные извинения. За ним надолго закрепится репутация безответственного вруна и грязного сплетника, с которым опасно иметь дело.
Год назад Петр Борисович был уверен, что инцидент исчерпан и текста статьи больше не существует. Однако вчера вечером приятель Ольги Евгеньевны, заместитель главного редактора одного крупного политического еженедельника, сообщил ей, что злосчастная статья с небольшими изменениями появится в ближайшем номере.
Ольга Евгеньевна положила на стол распечатку нового варианта статьи и грустно произнесла:
– К сожалению, это еще не все.
Оказывается, сегодня утром о Петре Борисовиче говорили сразу три радиостанции, две оппозиционные и одна культурная. И никто не сказал ничего хорошего. Левая демократическая станция, для которой имя опального олигарха стало символом святого мученичества в борьбе с надвигающимся тоталитаризмом, обвинила господина Кольта в предательстве, конформизме и антисемитизме. Правая, с националистическим душком, намекала, что Кольт – масон и сионист. Станция культурная громила роман Светика «Благочестивая: Дни и ночи», сообщала, что сей шедевр пошлости и безграмотности раскручивается на деньги папы.
– А кто у нас папа? – спрашивал ведущий своего гостя, литературного обозревателя.
– Папа у нас большой человек, Петр Борисович Кольт.
– Ну, тогда все понятно, кстати, и балетные успехи тоже. Надо же, а мне всегда казалось, что господин Кольт занимается благотворительностью, помогает детским домам, строит храмы в бедной российской глубинке. Оказывается, вот куда уходят его честно нажитые капиталы!
Далее ведущий и гость гнусно захихикали.
Не успела Ольга Евгеньевна прокрутить в диктофоне отрывки записи утренних эфиров, зазвонил мобильный. В трубке что-то пролопотал траурный голос Наташи, затем загремел долгий матерный монолог Светика. Кольт спокойно слушал пару минут и узнал, что сегодня «Благочестивую» злобно поносили не только на культурной станции, но и сразу в двух ежедневных газетах.
Светик требовала крови. Она кричала так громко, что пришлось отвести трубку от уха и Ольга Евгеньевна стала невольным свидетелем семейной сцены. Умная воспитанная дама смотрела на хозяина с искренним сочувствием.
– Я через свои каналы пытаюсь определить, кто инициатор этой странной кампании, – сказала она, когда Кольт попрощался со Светиком и отключил телефон.
– Думаете, это кампания?
– Конечно, хотелось бы назвать это случайным стечением обстоятельств, но слишком все стремительно и агрессивно. Это похоже на целенаправленную, продуманную травлю. Сейчас главное понять, кто и зачем ее санкционировал. У вас, Петр Борисович, есть какие-нибудь предположения?
Кольт молча пожал плечами и помотал головой.
– Может быть, фармацевт Брюзгалинд?
– О, Боже, нет, – слабо простонал Кольт.
Когда Ольга Евгеньевна ушла, он набрал номер хорошего своего знакомого, медиамагната. Ему принадлежал журнал, в котором должна была выйти злосчастная статья.
Мобильный не отвечал. Петр Борисович набрал служебный номер и услышал вежливое сожаление секретарши. Магната нет на месте, она непременно передаст, что Петр Борисович просил перезвонить как можно скорее.
К обеду у Петра Борисовича разболелась голова. Все звуки стали сливаться в один омерзительный писк, тот самый, что пронзил ему ухо из трубки, когда он набрал номер Зубова. Тонкое титановое сверло все еще оставалось у него в мозгу.
Петр Борисович решил, что надо отвлечься, немного отдохнуть, и отправился обедать в закрытый клуб. Место это было неизвестно даже вездесущей Наташе. В старинном особняке на Большой Никитской имели возможность расслабиться, побыть в одиночестве или провести конфиденциальную встречу самые важные государственные люди. Сюда не мог проникнуть никто из посторонних. Не было никакой вывески. Чтобы попасть внутрь, не требовалось ни удостоверений, ни денег. Гостей здесь знали в лицо. Каждый имел клубную карточку, на которую иногда переводил некоторую сумму. Это позволяло приехать в чудесный особняк в любое время суток, не только пообедать или поужинать, но, если нужно, попариться в баньке, сделать массаж, получить услуги косметолога, парикмахера, быстро привести себя в порядок перед каким- нибудь ответственным мероприятием.
Государственные люди крайне редко могут полноценно отдохнуть, даже у себя дома, в кругу семьи, даже во время короткого законного отпуска. В особняк на Большой Никитской, как правило, заезжали в одиночестве. Особенностью этого места была мягкая, ласковая, целебная тишина, иногда наполненная звуками живого фортепиано. Из-за толщины старинных стен, из-за особенного устройства здания здесь не ловилась телефонная сеть, и это было дополнительным благом для государственных людей. Обслуга двигалась бесшумно, угадывала желания гостей почти без слов.
Оказавшись в небольшом обеденном зале, Петр Борисович почувствовал, что головная боль немного отпустила, сверло исчезло. Гостей почти не было, только в углу, в уютной нише, виднелся одинокий мужской силуэт за накрытым столом. В клубе не принято было подсаживаться друг к другу. Даже давние, хорошие знакомые, встречаясь здесь, обменивались сдержанными молчаливыми приветствиями.
Мужчина в нише был весьма влиятельным чиновником, советником президента, он сидел к Петру Борисовичу боком и, конечно, почувствовал взгляд. Сверкнули стекла очков. Кольт улыбнулся, помахал рукой, и вдруг проклятое невидимое сверло с новой, чудовищной силой впилось в мозг.
Советник президента не ответил на приветствие, отвернулся, сделал вид, что не узнал Кольта, и даже слегка подвинул свой стул, так, чтобы уйти из поля зрения Петра Борисовича.
«Этого не может быть! – повторял про себя Кольт. – Здесь полумрак, у него близорукость. Нет, ерунда, мало ли что болтают по радио и печатают в газетенках! Болтают и печатают про всех, нет ни одного более или менее известного, состоятельного человека, которого никогда не пытались замазать грязью. Надо встать, подойти, поздороваться. Он обязательно ответит».
Однако вставать и подходить к чужому столику было неловко, это нарушало традиции клуба. И Кольт сидел, без всякого аппетита поедал нежнейшую гусиную печень с брусничным соусом и косился в сторону ниши. Официант принес чайник с фирменным травяным чаем. Петр Борисович отвлекся всего на минуту, а когда опять взглянул в угол, понял по расположению теней, что там за столом никого уже нет. За нишей имелся дополнительный проход в холл. Советник президента исчез.
«Ерунда, – в десятый раз повторил про себя Петр Борисович, усаживаясь после легкого клубного обеда в автомобиль, – глупая, нелепая случайность. Тусклый свет, близорукость».
Он вернулся в свою контору. Остаток дня прошел в липком тумане, в кошмарном полусне. Петр
