себе небольшую библиотечку и однажды, когда был в хорошем настроении, неожиданно даже сказал, что когда-нибудь сведет меня к себе домой и покажет ее. Он ни с кем не разговаривает, ни с кем не играет, всё время сидит на своей парте, подперев голову кулаками, неподвижный как скала, и слушает, что говорит учитель.
Бедный Старди, как ему, должно быть, много пришлось работать!
Сегодня утром учитель, хотя был сердит и в плохом настроении, сказал, передавая ему медаль:
— Молодец, Старди; кто старается, тот всегда добьется своего.
Но Старди, казалось, ничуть не возгордился, получив такую награду, он даже не улыбнулся, и едва вернулся на свое место с медалью в руке, как снова подпер голову кулаками и принялся слушать, еще более неподвижный и сосредоточенный, чем прежде.
Когда после уроков мы вышли на улицу, там ожидал своего сына Старди-отец, такой же краснощекий, толстый и коренастый, с широким лицом и громким голосом. Он не думал, что сын его может получить медаль, и сначала не хотел этому верить. Но когда сам учитель подтвердил, что это действительно так, отец засмеялся от радости, похлопал своего сына по затылку и громко заявил: «Ах ты мой молодец, ах ты мой дурачок, ах ты мой милый!» — глядя на него с удивленной улыбкой. Все вокруг них улыбались, все, кроме самого Старди, который мысленно уже готовил завтрашний урок.
Уважай своего учителя
ЯНВАРЬ
Новый учитель
Мой отец был прав: наш учитель был не в духе, потому что плохо чувствовал себя.
Вместо него три дня с нами занимался другой учитель, маленького роста, безбородый и похожий на подростка, и вот какой безобразный случай произошел у нас в классе сегодня утром.
Третьего дня и вчера мы страшно шумели, потому что новый учитель оказался очень добрым и только уговаривал нас: «Потише, я вас прошу, потише».
Но сегодня мы перешли всякие границы. Поднялся такой шум, что нельзя было даже расслышать слов учителя. Он уговаривал нас и просил успокоиться, но всё напрасно. Два раза директор показывался в дверях и строго оглядывал нас, но как только он уходил, снова поднимался шум, как на улице.
Напрасно Гарроне и Деросси поворачивались во все стороны и делали знаки товарищам, чтобы те угомонились. Никто не обращал на них внимания. Один только Старди сидел спокойно, положив локти на парту и подперев голову кулаками, мечтая, должно быть, о своей библиотеке, да Гароффи, тот самый, у которого был крючковатый нос и альбом с марками, занимался составлением списка участников лотереи для розыгрыша карманной чернильницы.
Остальные болтали и смеялись, звенели перышками, воткнутыми в парту, и с помощью резинок от подвязок стреляли друг в друга жеваной бумагой. Новый учитель схватывал за руку то одного, то другого ученика, тряс их, но всё напрасно. Н зная, что ему еще делать, он взмолился:
— Но почему же вы так ведете себя? Вы делаете это нарочно, чтобы я наказал вас?
Потом он ударил кулаком по столу и закричал одновременно и грозно и беспомощно: «Молчать! Молчать! Молчать!» — так, что было жалко его слушать. Но шум в классе всё увеличивался. Франти бросил в учителя бумажную стрелу, некоторые замяукали, другие начали драться; поднялся неописуемый беспорядок. Тут неожиданно в класс вошел сторож и сказал:
— Синьор учитель, вас просит к себе директор.
Учитель встал и, сделав жест отчаянья, вышел из класса.
Шум и гам еще усилился. Но вдруг вскочил Гарроне с искаженным лицом и сжатыми кулаками и закричал голосом, прерывающимся от гнева:
— Довольно, вы, дикие звери! Вы безобразничаете, потому что у нового учителя мягкое сердце. Если бы он вас бил, вы были бы послушными как собаки. Вы — трусливая шайка! Но первый, кто посмеет еще глумиться над учителем, получит меня хорошую трепку при выходе из школы! Клянусь, что выбью ему зубы на глазах, у его собственного отца!
Все замолчали. Ах, как хорош был в эту минуту Гарроне! Глаза его метали молнии, и он был похож на разъяренного львенка. Он посмотрел по очереди на самых отчаянных, и он опустили головы. Когда учитель вернулся, причем глаза его были красны, в классе не слышно было ни звука. Учитель остановился в изумлении, но, увидев Гарроне, который еще весь дрожал от гнева, он всё понял и сказал ему так ласково, как если бы говорил с родным братом:
— Благодарю тебя, Гарроне.