Том 4

Благоразумье может оправдать
Влюбленного ревнивца исступленье.
Любовь ведь боязлива, ей под стать
Всего страшиться, трепетать пред тенью;
Невольно в состоянии таком
Податлива душа на подозренья.
Но что сказать о том, кто стал рабом
Распутной, лживой, бессердечной твари,
Пусть даже с привлекательным лицом?..
Что помрачился ум его в угаре.
Я признаю, что можно полюбить,
Терзаться ревностью, души не старя,
Но ведь не там, где стольких обольстить
Спешат, что Александру этой рати
Хватило б, чтоб всю землю покорить.[1]
Один за дверь, другой уже в кровати,
Семь под балконом, десять за столом
Нетерпеливо ждут ее объятий.
Уж большим отличаются стыдом
Животные. Ведь и в пылу желаний
Сто кур с одним кудахчут петухом;
Олень победно средь полсотни ланей
Возносит острия своих рогов,—
Все ж не рогат он, против ожиданий.
И я скажу вам без обиняков:
Подальше прячьте от такой красотки
Свой кошелек: она — бездонный ров.

Альбано

Бык кажется стоящим за решеткой
Ручным и смирным; книжники сочтут
Фламандца трусом, мавра — девой кроткой;[2]
Невежда думает, что легкий труд
Писать трактаты; снится солдафону,
Что вскоре кафедру ему дадут;
Студенту — что с волною разъяренной
Он сладил бы. Какой торгаш не мнил,
Что может проповедовать с амвона?
Зато мужлан охотно бы учил
Судейских красноречию. И, право,
Легко забыть тому, кто не любил!
Любовь — не спор, не прихоть, не забава,
Не победитель, в дом вошедший к нам,
Любовь не пиршество, не жажда славы,
Любовь — гармонии священный храм,
Божественное чудо мирозданья,
Что нашим открывается сердцам.
Будь я влюблен в картину, в изваянье,
В цветок иль птицу, ты тогда бы мог
Мне дать безумца наименованье,
Но женщину любить? Тут, видит бог,
Нет сумасбродства.

Камило

Отповедь такая
В безумстве вашем и берет исток.

Альбано

В любви, конечно, чистота святая
Всего превыше — так учил Платон,[3]
Но без тебя давно я это знаю.
Все мудрецы твердят нам в унисон:
«Познает счастье только тот влюбленный,
Кто не красою женскою пленен,
А лишь душой, грехом не оскверненной».
Но кто из них полуночи не ждал
Под выступом заветного балкона?
«Разнузданность, — как нам Нерон сказал,[4]
И сдержанность равно любви присущи».
Ценю я первое из двух начал,
Ее огонь, дразнящий и влекущий.
Ты жаждешь целомудренной тоски,
А я страшусь ее могилы пуще.

Камило

Лишь скромности пугливые ростки
Сулят любви дни счастья и расцвета,
А не захватанные лепестки.
Во всей Сицилии, пожалуй, нету
Распутницы наглее и хитрей
(А тут их вдосталь), чем Фениса эта.
Здесь спросите иль в городе о ней —
За ней грехов побольше насчитают,
Чем в море капель и в лесу ветвей.

Альбано