просыпающихся у дверей магазинов и на скамейках, или грузовики, доставляющие в магазины товар? И еще один важный вопрос — кто сидел за рулем синей машины? Занимался ли Прессер установлением личности и прошлого этого водителя или его интересовал только Брам? Он все еще не разобрался со случившимся в то утро. И, главное, не разглядел номер автомобиля. Если бы он знал номер, все было бы ясно. А теперь он остался с пустыми руками и легко может стать игрушкой в руках Прессера.
— Брам?
С момента отъезда никто не называл Брама по имени. Он выдумывал себе имена; там, где ему приходилось ночевать, он назывался Петером, Джоном, Биллом, Нилом, Бобом, Ховардом, Крэгом, Руди, Флойдом.
Он был уверен, что слышит голос своего отца, но не мог повернуться, чтобы посмотреть на него.
— Брам?
Его отца не могло быть здесь потому, что его не должно быть здесь. Брам отказывался поверить в то, что это его отец, и повернуться к нему. Его отец жил очень далеко, в Тель-Авиве, где теракты — часть ежедневной жизни, там он и должен был спокойно ждать его.
— Мистер Прессер спросил меня, смогу ли я приехать. Я летел восемнадцать часов. Брам?
Ах, папа, хотелось ему сказать, милый папа, милый, милый, трудный, надоедливый папа, как могу я предстать перед твоими глазами теперь, когда я не справился со своими отцовскими обязанностями и мне стыдно в этом признаться? Ах, папа, позволь мне все исправить, я обещаю тебе, что все будет хорошо, но не смотри на меня, не говори со мной, уходи и жди, пока я закончу свое дело, я отлично справлюсь с ним сам.
— Брам, я не могу выразить словами, как я счастлив, что я тебя…
«Нет, я ничего не слышу, — думал Брам, — мне нельзя ничего слышать, потому что меня ждет работа, трудная работа, которая может продлиться годы, которая потребует всех моих сил, и никакие сомнения, или скорбь, или нерешительность не могут меня остановить. Все поставлено на карту».
Брам услышал цоканье когтей по мраморному полу и почувствовал, как кто-то прижался к его ногам. «Черт побери, — подумал он, — так тебе удалось выжить, ты все равно что восстал из праха»…
Хендрикус заскулил. Значит, был жив.
— Брам, нам пора. Я приехал, чтобы забрать тебя. Я позабочусь о тебе. Довольно уже. Можно мне тебя обнять? Я очень хочу тебя обнять.
Брам стоял, замерев. Он услышал, как отец подошел ближе, положил руки ему на плечи, прижал его к себе, и Брам почувствовал, как тело отца сотрясают рыдания.
Брам вылетел в Лос-Анджелес в среду 12 декабря 2012 года — правда, дата была выбрана Прессером, но ему она казалась полной тайного смысла. В ответ на письмо, в котором Брам просил прислать фото Дианы, — из простого любопытства, чтобы поглядеть, как она теперь выглядит, — Прессер пригласил его в гости, приложив к приглашению билет бизнес-класса.
Брам жил теперь с Хартогом, в его тель-авивской квартире, в той самой комнате для гостей, где проводил каникулярные недели, когда школьником приезжал повидаться с отцом; та же узкая кровать, те же голые стены, та же плитка на полу. Брам принимал лекарства, предупреждающие возможность нервного срыва; у него не было сил возобновить научную деятельность, но время от времени он брался консультировать студентов-дипломников. От предложения читать лекции Брам отказался.
Связей со Стивеном Прессером он не порвал и после возвращения в Тель-Авив. Время от времени они перезванивались, обменивались мэйлами; Прессер приглашал Брама на свадьбу Анны, выходившей замуж во второй раз, но он не поехал. Потом Брам получил открытку от Прессера с сообщением, что Анна и Рик счастливы известить всех о рождении сына Стивена. Прессер просил Брама непременно звонить, если ему что-либо понадобится.
В аэропорту Лос-Анджелеса Брама встретил шофер Прессера и на сверкающем черном «кадиллаке» доставил в отель «Мирамар», роскошный гостиничный комплекс в Санта-Монике на углу Вилширского бульвара и авеню Океан, окруженный высокой стеной. Оказывается, он помнил все: и набережную, обсаженную встрепанными от ветра пальмами, и узкий, длинный Паласидес-парк, вытянувшийся вдоль берега океана, дававший приют сотням бездомных. Из окна роскошного номера Браму виден был мол Санта-Моника и походная кухня, у которой ежедневно кормились бродяги. Прессер не беспокоил его, давая передохнуть после долгого перелета, но Брам не чувствовал усталости. Он был свеж, силен и деятелен.
Он прошел по пешеходному мостику, перекинутому через заполненное машинами шоссе от авеню Океан к пляжу, и целый час просидел в одиночестве на песке, слушая рокот прибоя. После, у белой балюстрады Паласидес-парка, среди стариков и туристов, долго смотрел, щурясь, на огромное красное солнце, медленно погружающееся в океан, ни о чем не думая, ни в чем не сомневаясь.
На следующее утро, у бассейна в тропическом саду «Мирамара», Стивен Прессер ждал его к завтраку. Прессер, все такой же крупный, с короткими сильными пальцами и коротко, как у израильских солдат, подстриженными волосами, был в сером костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом. На мизинце — кольцо с розовым бриллиантом. На запястье — «Патек Филип» на черном ремешке. Голубые глаза взирают на мир с детским любопытством. Он пожал Браму руку, расцеловал его в обе щеки и стал рассказывать о своей внучке, Диане.
С неподдельным интересом расспрашивал он Брама о его делах. И приготовил сюрприз: неожиданное появление Анны с Дианой и маленьким Стивеном. Анна немного посидела с ними, выпила апельсинового сока и ароматного кофе, изящная блондинка с умными глазами, в дорогих украшениях. Она ела хлеб, отламывая его по кусочкам, и рассказывала, наклоняясь над столом и время от времени глядя в сторону, как все чудесно изменилось. Раны, нанесенные ей жизнью, зажили. Диане исполнилось четыре, чудная девочка с темными кудрями и длинными ресницами, не избавившаяся еще от младенческой полноты. Анна пригласила Брама пообедать у нее дома, в Брентвуде, на холме над Санта-Моникой. Все шло отлично, Брам ощущал вокруг себя уют налаженной, спокойной жизни.
— Может быть, ты не хочешь говорить об этом, Эйб, но я вижу для тебя возможность снова заняться поисками исчезнувших.
— Мой поиск закончен, — сказал Брам, — эти два года я занимался тем, что читал и перечитывал сообщения полиции. Я проследил все возможные линии и до сих пор ничего не знаю. Это случилось больше четырех лет назад, что можно еще найти теперь, после стольких лет?
— В этом городе есть частные детективные бюро с прекрасными специалистами. Стоит недешево, но мне хотелось бы выяснить все, что можно.
— Боюсь, все уже и так известно, — ответил Брам.
Улицы в Брентвуде вились меж живыми изгородями, выкрашенными охрой виллами, белыми загородными домами и садами, где росли эвкалипты и уродливо подрезанные, беззащитные в своей обнаженности деревья. Семейная вечеринка с детьми в последний раз случилась в жизни Брама больше четырех лет назад, в Принстоне, перед тем, как Рахель уехала к отцу в Тель-Авив. Они пригласили нескольких коллег с семьями, Рахель наготовила своих неповторимых индийских блюд, а Брам потребовал добавить к ним барбекю. Воскресный день на посыпанной гравием площадке перед деревянным домом, который он в той, счастливой, жизни собирался приводить в порядок.
Дети играли, ссорились и мирились; мужчины стояли с ледяными бутылочками «Короны» в руках; разговоры о приближающихся выборах и ситуации в Ираке; Рахель смеялась, болтая с женщинами. Казалось, вечер не спешил наступать, медлящий и освобождающий; пластиковые тарелки с вегетарианским карри и гамбургерами, миски с салатами, обнаженные плечи женщин, растаявшее мороженое в ведерках, где плавали пустые банки из-под спрайта и колы, самые маленькие, засыпающие еще до того, как зажгли
