выпустят кишки и только после казнят.
—
— Поговорил с мамой Сары?
Всякий раз, когда поиски оканчивались неудачей, Икки начинал проявлять нездоровый интерес к реакции родственников жертвы, как теперь — к реакции Сариной мамы. Сперва Брама пугало его возбужденное любопытство, но скоро ему стало ясно, что для Икки это был единственный способ закрыть дело — ему нужен был ритуал. Он плакал, и после этого дело считалось закрытым.
— Ее не было дома.
— Конечно, она была на работе. Большая аптека, угол Бен Гуриона. Ты там не был?
— Я подожду, пока она будет дома.
Икки сердито поглядел на него.
— Раньше ты всегда говорил, что мы обязаны сразу же сообщать родителям.
— Если честно, мы ведь пока ничего точно не узнали. Мы доверились какому-то отморозку, фанату Тарзана, притворявшемуся, что он заключил пари и ждет результата игры, которая давным-давно была сыграна. Ты говорил с Самиром?
— Мне не удалось его поймать. А что ты имеешь в виду, что мы, в конце концов, знаем? Ты думаешь, этот Джонни мог позволить таким деньжищам уплыть у себя из-под носа?
— Сперва он мог надеяться, что получит деньги, едва намекнув, что знает что-то. Нарыл информацию о еврейской девочке, которую кто-то прячет, и в нем проснулось то, что он считает совестью. А потом он испугался, что выдает кому-то информацию, через которую можно отследить его связи, и, значит, в один прекрасный день его подвесят за какое-нибудь чувствительное место на собственном балконе. Очнись, Икки, разве у нас прибавилось информации? Мы собираемся совершить чудовищную глупость. — Он протянул Икки конверт. — Погляди на фото. Не подделка ли это?
Икки придвинулся, не вставая со стула, поближе, вытащил фото из конверта и положил перед собой.
— Так сразу и не скажешь, — задумчиво произнес он. — Вполне возможно, что подделка. На современном компьютере что угодно можно состряпать. Даже экспертам понадобится время, чтобы отличить настоящее фото от подделки. Но — зачем тогда было Джонни приглашать нас? И это фото — они что, взяли девочку и велели ей позировать? И положили вокруг цветочки?
— Ты когда-нибудь видел мусульманские похороны, которые так выглядят? — спросил Брам. — Это напоминает скорее католическую процедуру. Как мы могли поверить в этакую чушь?
Икки кивал, глядя на фото, зажатое в его руке.
—
— Итак, — сказал Брам, — Самир дал тебе наводку?
Икки снова поглядел на фото.
— Да. Вернее, его племянник дал наводку.
— И эта наводка касалась именно Сары Лапински?
— Да, — кивнул Икки. — Имя, адрес, по которому она жила, дата рождения. Я сказал Самиру: пускай Джонни позвонит мне. И он позвонил.
— И сказал, что может ее выкупить?
— Он сказал, что за хорошие деньги люди, которые за ней присматривают…
— Это Джонни так сказал: которые за ней присматривают?
— Да. Что он думает, они могут ее отпустить. У них проблемы с деньгами.
— О'кей. История, значит, такая: девочка была кем-то украдена, продана людям, живущим за стеной, у которых теперь проблемы с деньгами и они хотят продать ее, чтобы поправить свои дела.
— Неплохая история, разве нет? — спросил Икки, стараясь не глядеть Браму в глаза.
— Да, вполне правдоподобная. Но зачем тогда Джонни сказал нам, что она умерла?
— Ты когда-нибудь раньше видел такие фото?
Брам удивленно поглядел на него:
— Видел ли я такие фото с тех пор, как существует «Банк»?
Икки кивнул.
— Нет, — сказал Брам.
— Почему мы не должны верить Джонни?
— Я не понимаю, почему мы должны верить любому из них, даже если его звать Джонни, и я никогда не простил бы себе, если бы пришел с этой дерьмовой историей к Батье Лапински.
— И все-таки мне кажется, что она умерла, — сказал Икки виновато.
— Я тоже так думаю, но у нас нет никаких доказательств, кроме этой католической фотографии и истории о Тарзане.
— О Тарзане?
— Ты что, забыл его историю о Джонни Вайсмюллере?
— Палестинцы-католики, — сказал Икки.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Брам, хотя сразу понял, что Икки, скорее всего, прав.
— Те люди, «которые за ней присматривали», — палестинцы-католики.
— Скорее ортодоксы, — уточнил Брам. — Греки или православные русские. Их немного. Они живут в основном в Иерусалиме. И несколько семей — в Вифлееме.
Они смотрели друг на друга, понимая, что напали на верный след.
— Тарзан, значит, дал нам ключ к разгадке, — сказал наконец Брам. — И, заметь, совершенно бесплатно.
Икки повернулся к своему компьютеру:
— Сколько девочек такого возраста было похоронено в Палестине по греческому или православному обряду за последний год?
— На общину из двадцати — тридцати тысяч человек восьмилетних девочек не больше трех… Или больше? — сказал Брам. — Я не знаю точных данных по детской смертности среди ортодоксов.
Икки кивнул и вышел на список палестинских баз данных.
На экране Брамова мобильника появился незнакомый номер, и он нажал на кнопку.
— Алло?
— Больница «Шеба», — ответил женский голос. — Профессор Маннхайм?
— Да.
— Я звоню по поручению Хаима Плоцке.
— По поручению?
— Да. Он просил меня позвонить вам и поблагодарить.
— Как я рад. — Брам покосился на Икки, который сидел, напряженно выпрямившись, и выжидательно глядел на него. — Он был в тяжелом состоянии, правда? — Брам показал Икки большой палец.
— Да. В очень тяжелом. Но благодаря вам, как я поняла, он вовремя попал сюда.
Икки, радостно улыбаясь, повернулся к своему компьютеру.
— Мы старались изо всех сил, — сказал Брам.
— Господина Плоцке должны вот-вот, я думаю, в течение часа, перевести из интенсивной терапии в обычную палату, он сказал, что сразу позвонит вам.
— Вот это действительно здорово, — восхитился Брам. — Ах да, я хотел спросить у вас еще об одном больном. Голдфарб, Януш Голдфарб, как он себя чувствует? Мы его привезли вчера днем, машина тридцать-двадцать четыре.
— Голдфарб, «б» на конце? — Да.
— Голдфарб. Его выписали, уехал домой. Голдфарб, Хенрик.
— Нет-нет, Голдфарб Януш.
— Януш, — повторила она. — Извините. Это было вчера?
— Да.
— Голдфарб, Януш. Да, вчера. В шестнадцать тридцать одну.
— Он был жив, когда мы его доставили.
