захочет слушать, захочет прислушаться к голосу отца.
— Вполне возможно, — сказал Макс.
— Вы ведь не будете пытать его? Балин гарантировал мне…
— Мы не пытаем.
— Я не хочу, чтобы ему причинили боль, чтобы он страдал.
— Он твой сын, Брам, мы все понимаем.
— И я смогу с ним поговорить, — полным веры голосом произнес Брам.
— Мы тоже на это надеемся.
— Я очень хочу его видеть. Ты не представляешь себе, Макс, как я…
— Я хочу кое-что тебе показать, — перебил его Макс.
Он раскрыл папку, лежавшую на столе, вытащил из нее листок бумаги и подтолкнул его поближе к Браму.
Это оказался пестрый плакатик, украшенный китайскими иероглифами и драконообразной змеей, извещавший о «грандиозном фейерверке» 28 января на берегу залива:
«Общество Китайско-Голландской дружбы отмечает в Амстердаме начало Года Змеи. Фейерверк, какого в Голландии никогда еще не видели! Между 22:00 и 23:00».
У Брама разом пересохло в горле, он посмотрел на Макса почти безнадежно.
— Если он что-то действительно планирует, — сказал Макс, — это идеальное время и место. В городе, как и в любой европейской столице, уйма китайцев. Сотни жертв, не исключено присутствие членов королевской семьи — одна из принцесс собиралась приехать, чтобы подчеркнуть сердечные и теплые отношения с Китаем, что-то вроде этого.
— Двадцать восьмого… — пробормотал Брам.
— Да. Тоже одно из твоих любимых чисел, разве нет? Два, двадцать два, двадцать восемь — что-то в этом роде?
Брам кивнул.
— Если твой сын здесь для того, чтобы взрываться, он должен выбрать именно этот вечер. Двадцать восьмого, в двадцать два часа двадцать восемь минут — здорово я изучил твою концепцию, а?
— Это не моя концепция, — оборвал его Брам. — Это безумие. Думать так вредно для здоровья.
— Охренеть от них можно, — вдруг сказал Макс. — Оказывается, в этой комнате нельзя курить. Представляешь? Вот суки!
Он встал, раскрыл чемодан, стоявший на багажной полке возле двери в ванную, вытащил блок «Мальборо» и разорвал целлофановую упаковку.
— Разве можно нормально думать, если не травишь свои легкие табаком? Ты тоже
Брам кивнул и спросил:
— Пока вы просто ходите за ним, — а потом? Вколете ему чего-то? Как это делается?
Макс покачал головой. Он вскрыл пачку и выложил на стол перед Брамом пару сигарет. Закурил, поднялся, пошел к двери в ванную и, глубоко затянувшись и выпуская дым, приоткрыл ее. В дверь просунулась голова Хендрикуса; неуклюже запинаясь и бешено виляя хвостом, пес направился к Браму.
В пол-одиннадцатого утра Брам отправился в магазин, который показал ему Макс. Сперва они проехали мимо на машине: маленький турецкий супермаркет, над входом вывеска —
День был такой же холодный и бесцветный, как накануне, и Брам вспомнил, что, когда широкую дельту Рейна и Мааса укрывают свинцово-серые облака, такая погода может стоять в этой стране неделями.
Он пересек тротуар, вымощенный квадратными плитками, и вошел в магазин. Бенни поселился в семье Аггюл, которая понятия не имела о его связях. Тхакиба Исраилова — Бенни — отловили при проверке билетов в метро, потому что у него не оказалось документов. Трудно представить себе более банальную и более голландскую ситуацию. Контролеры поймали его, когда он выходил из метро, и отвели в полицию. Там он попросил политического убежища как беженец из Казахстана. Он знал, что подобная просьба запускает процедуру, дающую ему некий общественный статус. Ему немедленно предложили адвокатов, чьи услуги оплачивало правительство, и, пока вопрос об удовлетворении (или отклонении) его просьбы не будет решен, он мог просидеть в стране несколько лет. Кроме того, ему подыскали комнату в одном из центров для беженцев, а там пришлось пройти генетическую проверку. Через неделю он сообщил, что семья Аггюл из Амстердама готова взять на себя расходы по его пребыванию в Голландии до тех пор, пока не определится его статус. Каждую неделю он аккуратно ходил отмечаться в спецотдел полиции. Когда Брам покидал Казахстан, его сын жил в Амстердаме уже три недели.
Брам не знал, куда подевался Макс после того, как он вылез из «фольксвагена» и пошел к магазину. Он хотел увидеть Бенни, пока его не схватят. Снова похитят, как когда-то. «Только по-другому, — мысленно уговаривал себя Брам, — так будет лучше для него, стоит только освободить Бенни от идиотского религиозного психоза, и у него появится будущее».
— Ничего не говори, когда войдешь, — советовал Макс по дороге, — но дай ему возможность увидеть тебя. Он пойдет за тобой, могу поспорить. Мы не хотим входить внутрь, чтобы не светиться и чтобы местная полиция не увела его у нас из-под носа.
— А если он меня не узнает? Если он постарался забыть обо всем, что случилось с ним в первые четыре года жизни? Если он — фанатик и навсегда им останется, потому что вера для него важнее всего на свете?
— Тогда у нас будут проблемы, — сказал Макс.
— Где он живет?
— Он ночует в комнате за магазином, там у них склад.
— Он посещает мечеть?
— Нет, дома молится. А если выходит куда-то, то всегда в сопровождении трех-четырех человек.
— Почему бы вам не забрать его среди ночи?
Макс, улыбаясь, вел машину по кольцу вокруг города.
— Балин говорил, что хотел бы взять тебя к себе, что ты хорошо понимаешь нашу работу.
— Сомнительный комплимент, с моей точки зрения. Так почему не ночью?
— Потому что двери супермаркета специально укреплены и там стоят видеокамеры. Уверяю тебя, будет только хуже, если нас зацапают, приняв за взломщиков. Мы думаем, там могут быть решетки или еще что-то, что не сразу увидишь. Поэтому ночью ничего не выйдет. Вместо этого мы предупредили коллег из местной антитеррористической службы, ATVD.[104] Но и их мы не хотим посвящать во все подробности, мы предпочитаем работать по своему плану.
Они добрались до места, и Брам вышел из машины. Он был взволнован, но не боялся предстоящей встречи. В этом районе на улицах попадались лишь пожилые мусульмане в традиционной одежде и усталые женщины с детскими колясками, в платках и широких, длинных пальто; а иногда — небольшие группы женщин, одетых в черное и закутанных в паранджу. Он шел, чтобы встретиться со своим сыном.
Перед супермаркетом были выставлены ящики с овощами и фруктами. Старик в поношенном зимнем пальто задумчиво перебирал авокадо. Пожилая женщина в платке складывала апельсины в пластиковый мешок. Брам вошел внутрь. Крошечный микрофон сливался с его темно-синей курткой.
