ГЛАВА VI
Состояния прогресса или стагнации народов не зависят от географического места, где они живут
Нельзя не признать роль климата, почвы и топографических особенностей и их влияние на развитие народов; я уже затрагивал этот вопрос и сейчас хочу рассмотреть его подробнее.
Обычно считается, что если нация образовалась под солнцем не слишком жарким, чтобы сжечь кожу и сделать людей нервными, и не слишком холодным, чтобы сделать почву бесплодной, если она сформировалась на берегу большой реки, служащей удобным путем сообщения, на равнине или в долине с плодородной почвой, у подножия гор, скрывающих в себе огромные минеральные богатства, то эта нация, благословенная природой, быстро выйдет из состояния варварства и придет к цивилизации. С другой стороны, если исходить из этого аргумента, придется признать, что племена, сжигаемые солнцем или удручаемые вечными снегами и льдами, живущие на бесплодных скалах, имеют больше шансов остаться в варварстве. Тогда получается, что человечество идет к совершенству только благодаря материальной природе и что все его достоинства существуют как бы вне его. Каким бы привлекательным не казалось на первый взгляд это мнение, оно абсолютно противоречит многочисленным фактам и примерам.
Конечно же, никакую страну нельзя считать более плодородной, ни один климат более благоприятным, чем просторы Америки. Здесь много больших рек, заливов, бухт, гаваней — глубоких, живописных, вместительных; ценные металлы залегают почти на самой поверхности земли; растительность дает самые разнообразные средства к существованию, а фауна изобилует съедобными птицами и животными. Однако большая часть этих обласканных богом мест много веков служит средой обитания народам, которым даже не приходит в голову использовать хоть малую толику этих богатств.
Некоторые из них пытались что-то предпринять, кое-где мы видим признаки культуры и следы примитивной обработки руды. Путешественники восхищаются изделиями ремесленников, выполненных с несомненным искусством. Но все это лишь разрозненные примеры, не составляющие целого — проблески цивилизации. Разумеется, в далекие времена на обширных землях между озером Эри и Мексиканским заливом, от Миссури до Скалистых гор существовала нация, оставившая замечательные следы своего присутствия. Остатки сооружений, наскальные рисунки и надписи, могильные курганы,[8] мумии свидетельствуют о развитой культуре. Но нет никакого подтверждения, что между этой таинственной нацией и народами, кочующими сегодня на ее могилах, существует близкое родство. В любом случае, если в результате каких-то естественных связей или отношений подчиненности нынешние туземцы унаследовали от прежних хозяев страны первые понятия об искусствах и ремеслах, которые они практикуют на самом элементарном уровне, можно лишь удивляться тому, что они оказались неспособны усовершенствовать то, чему научились, и я вижу в этом еще один аргумент в пользу того, что первые племена, находясь в самых благоприятных географических условиях, не были предназначены для цивилизации.
И напротив, между климатом и фактом цивилизации нет никакой зависимости. Индия всегда нуждалась в культивации земель, так же как и Египет.[9] А это два известнейших центра культуры и дел рук человеческих. В Китае, наряду с плодородными землями, есть места, где земледелие сопряжено с большими трудностями.
История началась здесь с укрощения своенравных рек, а первые благодеяния древних императоров заключались в рытье каналов и осушении болот. В Месопотамии, в долине Евфрата и Тигра, где процветали первые ассирийские государства, где земля изобилует священными реликвиями, где пшеница, как говорят, растет сама по себе, почва тем не менее мало плодородная, и чтобы обеспечить пропитание, приходилось заниматься ирригацией. Сегодня, когда каналы разрушены, завалены обломками, вновь воцарилось бесплодие. Поэтому я склонен думать, что природа была не столь благосклонна к этим районам, как обычно думают. И все-таки я не собираюсь рассуждать на эту тему и признаю, что Китай, Египет, Индия и Ассирия как нельзя лучше подходили для формирования больших империй и развития мощных цивилизаций; я допускаю, что в этих местах сосредоточены все условия для процветания. Но для того, чтобы воспользоваться ими, надо было предварительно достигнуть высокого уровня социальной организации. Так, для того, чтобы торговля могла воспользоваться водными артериями, надо было, чтобы уже существовала промышленность или, по крайней мере, агрикультура, а влияние на соседние народы было немыслимым без наличия городов и рынков. Итак, привилегии, оказанные Китаю, Индии и Ассирии, предполагают в народах, которые воспользовались таковыми, настоящее интеллектуальное призвание и даже некоторую цивилизованность до того, как могла начаться эксплуатация этих преимуществ. Однако оставим особо отмеченные природой районы и обратимся к другим.
Когда в процессе своей миграции финикийцы пришли из Тилоса или из других мест на юго-востоке, что они увидели в Сирии, где обосновались? Засушливое скалистое побережье, стиснутое между морем и горными цепями, которому, казалось, суждено навечно остаться бесплодным. Такая удручающая территория ограничивала распространение нации, потому что находилась среди гор. Тем не менее это место, похожее на тюрьму, превратилось, благодаря гению народа, который заселил его, в страну храмов и дворцов. Финикийцы, обреченные на участь ихтиофагов или, в лучшем случае, пиратов, сделались и вправду пиратами, но в то же время отважными и ловкими торговцами и удачливыми спекулянтами. Ну и что, возразит мне оппонент, нужда есть матерь предприимчивости: если бы основатели Тира и Сидона обитали в долинах Дамаска, довольствуясь плодами сельского хозяйства, они никогда бы не стали знаменитым народом. Нищета их угнетала, нищета пробудила их гений.
А почему она не пробуждает гений многих африканских, американских, островных племен Океании, находящихся в аналогичных условиях? Почему кибилы Марокко — древняя раса, у которой было достаточно времени для размышлений, а кроме того, достаточно хороших примеров для подражания, — почему они ни разу не пришли к более умной мысли для облегчения своей тяжелой доли, нежели простой морской разбой? Почему на этом архипелаге, который будто специально создан для коммерции, на этих океанских островах, которые так легко сообщаются между собой, почти все плодотворные отношения находятся в руках чужеземцев — китайцев, малайцев и арабов? Почему снижается активность там, где преобладают полутуземные народы и метисы? Дело вот в чем: для того, чтобы предприимчивая нация смогла обосноваться на побережье или на любом острове, требуется нечто большее, чем открытое море, чем богатая почва и даже опыт, привнесенный извне, — необходима какая-то особая способность жителей этого побережья или острова, ибо только она позволит им воспользоваться орудиями труда, находящимися в их распоряжении.
Но я не ограничусь доказательством того, что географическое положение — благоприятное по причине плодородности почвы или, наоборот, ее неплодородности — не определяет социальную значимость народов; я хочу объяснить, что эта значимость совершенно не зависит от окружающих материальных обстоятельств. Приведу пример армян, запертых в своих горах, в тех же самых горах, где из поколения в поколение живут и умирают в состоянии варварства многие другие народы: с незапамятных времен они сформировали достаточно развитую цивилизацию. К тому же их земля не отличается плодородием, а страна, окруженная горами, не имеет выхода к морю.
В аналогичном положении находились евреи, окруженные племенами близкой им языковой группы, причем многие были близки евреям и по крови; они также опередили в развитии всех соседей. Они были воинами, земледельцами, торговцами и имели сложную структуру правления, в которой монархия, теократия, патриархальная власть родовых вождей и демократическая власть народа в виде собраний и пророков сочетались друг с другом самым причудливым образом; они пережили века процветания и славы и, благодаря продуманной системе миграции, преодолели трудности, связанные с ограниченностью их
