Таким образом, их существование и их процветание оказались тесно связанными с судьбами Ниневии и Фив. Когда в этих странах наступали трудные времена и потребление падало, немедленно страдала промышленность и коммерция в Ханаане. Если цари Месопотамии были недовольны политикой финикийцев или хотели оказать на них давление, не прибегая к мечу, они принимали фискальные меры против притока западных товаров в ассирийские страны или в египетские провинции, что причиняло патрициям Тира гораздо больший вред и ущерб, чем целая армия с конницей и колесницами. Таков портрет древних финикийцев, столь гордых своей торговой деятельностью, столь развращенных и низких в своих пороках, обладающих призрачной независимостью и униженно склоняющихся перед могущественными потребителями.
Управление городов побережья с самого начала было сугубо теократическим. Это было в характере расы Хама. Дело в том, что первые белые завоеватели пришли в среду темнокожих с таким явным превосходством — и в образе мышления и в силе воли, — что суеверные аборигены не нашли ничего более разумного, чем объявить их богами. Поэтому американские племена с такой настойчивостью вопрошали испанцев, не спустились ли те с небес, и несмотря на отрицательный ответ, продиктованный христианской совестливостью, продолжали считать, что пришельцы скрывают свое божественное происхождение. Поэтому нынешние племена Восточной Африки называют европейцев богами. [73]
Белые хамиты, очевидно, без труда привыкли к такому почитанию. Но по мере того, как происходило смешение крови и чистая раса превращалась в мулатов, появлялись гибриды — сильные и уверенные в себе. Они имели общую генеалогию с древними завоевателями, и когда закончилось царствование богов, началась эпоха жрецов. Деспотизм изменил форму, но от этого не стал менее почитаем. В исторической памяти ханаанеян хранилось воспоминание и о такой неопределенной ситуации, когда они подчинялись авторитету Мел-карта и Ваала, а позже жрецам этих таинственных и могущественных существ.[74]
Появление семитов было еще одним шагом вперед. В сущности семиты были ближе к богам, чем иератические династии черных хамитов. Они позже отпали от общей ветви, и их кровь имела меньше примесей, чем кровь метисов, с которыми они делили богатства и власть. Тем не менее финикийские жрецы не согласились с таким превосходством в благородном происхождении, потому что «черный» элемент настолько преобладал в них, что они забыли Бога своих богов и их истоки и считали себя автохтонным народом. Кстати, это противоречит утверждению Геродота и свидетельствует о том, что финикийцы не были выходцами из Тилоса. Это означает, что они подчинились нелепым суевериям предков своих матерей. Для этих вырождающихся людей не могло быть и речи о белых переселенцах из Тилоса, пришедших на средиземноморское побережье. Мелкрат и его народ вышли из болот, на которых стояли, их жилища. В других землях и в другие времена индусы, греки, итальянцы и прочие народы имели аналогичное ошибочное мнение о своих истоках.
Но факты — упрямая вещь и не зависят от чьего-либо мнения. Семиты не могли стать богами, потому что в их крови не было чистоты, и несмотря на численное превосходство они не могли добиться безусловного поклонения. Черные хамиты отказали им в приеме в жреческую касту, принадлежность к которой много веков подряд была предназначена группам из того же семейства. Поэтому семиты пренебрегли теократией и поставили во главу угла силу оружия. После довольно острой борьбы управление финикийскими городами сделалось аристократическим, республиканским и абсолютным, в котором не осталось ничего от прежней тройственности составных элементов.
Однако такая форма правления не уничтожила полностью две другие и тем самым сыграла не революционную, а реформаторскую роль, обусловленную ее происхождением, близким к правлению черных хамитов, и с тех пор она пользовалась уважением. В рамках аристократии одно из самых почетных мест было отведено жрецам-священникам. Они занимали вторую ступеньку в государстве, а аристократические семьи продолжали пользоваться прежним почетом. Царская власть вовсе не играла главную роль. Возможно, сами черные хамиты не довели институт власти до необходимого совершенства, о чем свидетельствуют ассирийские государства.
Независимо от того, стоял ли во главе финикийских городов один человек или, как чаще всего бывало, корону делили два царя, выбранные из соперничающих домов, верховная власть была ограниченной и подконтрольной, ей доставались не имеющие значения прерогативы и роскошь без наличия свободы. Можно сказать, что семиты распространили на все подвластные им земли контроль за монархической властью, и что и в Ниневии, и в Вавилоне носители короны были лишь несамостоятельными представителями жрецов и патрициев.
Такой была организация, вышедшая из смешения черных хамитов Финикии с семитами. Цари, или, как их называли, суффеты, жили в великолепных дворцах. Подлинные хозяева государства не жалели ничего, чтобы осыпать роскошью две коронованные головы. Толпы рабов обоих полов, одетых в роскошные одежды, служили прихотям этих смертных, уставших от удовольствий. На страже их садов и гаремов стояли многочисленные евнухи. Корабли со всех концов света привозили женщин им на утеху. Они ели на золоте, украшали себя бриллиантами и жемчугами, аметистами, рубинами, топазами, а пурпур, воспетый древними, был единственным цветом их одежд. Кроме этой роскошной жизни и внешних почестей, предписываемых законом, они ничего не имели. Суффеты высказывали свое мнение по государственным делам — так же, как и другие аристократы, — но не более того; законодательная, судебная и даже исполнительная власть находилась в руках предводителей крупных домов.
Власть последних не имела границ. Как только договор, заключенный между ними, принимал статус закона, все население склонялось перед ним, и даже сами законодатели становились его жертвами. Нигде и никогда эта безличная машина не щадила отдельных людей. Суровые правила внедрялись даже в лоно семьи, самым тираническим образом определяли самые интимные отношения между супругами, давили на плечи отцов, деспотов своих детей, накладывали ограничения на человека и его совесть. На все государство, начиная с последнего матроса, самого забитого рабочего, до высокопоставленного жреца почитаемого бога, до надменного патриция, закон накладывал страшную печать, которую можно выразить так: «Сколько людей, столько и рабов!»
Вот так семиты, объединившись с потомками Хама, понимали и реализовали сущность правления. Я тем более настаиваю на этой концепции, что вместе с семитской кровью она проникла в институты почти всех народов древности и дошла до нынешней эпохи, когда она временно отступила перед более разумными и здравыми понятиями германской расы.
Проанализируем истоки такой строгой организации. Очевидно, что все, что было в ней брутального и отвратительного, происходит из «черной» природы, склонной к абсолютному и к рабству, охотно поддающейся абстрактным идеям, понимать которые она не желает — может только бояться их и подчиняться им. Напротив, в более возвышенных элементах, наличие которых нельзя не признать, в попытке найти равновесие между царской властью, жречеством и вооруженной аристократией, в стремлении к порядку и законности мы наблюдаем инстинкты народов белой расы.
Ханаанские города притягивали к себе семитов, принадлежавших ко всем ветвям этой расы и, следовательно, перемешанных в разной степени. Выходцы из Ассирии несли в себе, вместе с хамитским элементом, совсем другую кровь, отличную от крови семитов, которые пришли из нижнего Египта и с юга Аравии и имели долгие контакты с курчавыми неграми. Северные халдеи с армянских нагорий и древние евреи имели больше «белой» крови. Пришельцы из областей, соседствующих с Кавказом, могли, прямо или косвенно, нести в своих жилах воспоминание о желтой расе.[75] Они были выходцами из Фригии, а их матери были гречанками.
Каждая волна эмигрантов приносила новые этнические элементы, оседавшие в финикийских селениях. Помимо этих разнообразных связей с семитским семейством были еще коренные хамиты, хамиты из крупных государств Востока, и арабы-кушиты, и египтяне, и чистокровные негры. Короче говоря, два семейства — белое и черное — и даже следы желтой расы сочетались друг с другом в тысячах комбинаций в центре Ханаана, бесконечно варьируясь и постоянно размножаясь и порождая неизвестные дотоле разновидности.
Это происходило вследствие того, что Финикия давала приют и работу всем. Ее порты, фабрики и торговые караваны требовали много рабочих рук. Тир и Сидон были не только крупными приморскими и торговыми городами, наподобие нынешних Лондона и Гамбурга, но одновременно важными
