обстановке действовали и различные вооруженные группы, отказывающиеся подчиниться официальным властям.
Как и везде, я постарался укрепить здесь структуру местной власти и ее авторитет. Комиссар республики Гастон Кюзен, здравомыслящий и хладнокровный человек, представил мне в префектуре группу должностных лиц, офицеров и делегатов от различных движений, во главе которой был архиепископ монсеньор Фельтен{18}. Я обратился с речью к жителям Бордо с того же балкона, с которого в 1870 выступил перед смущенной толпой Гамбетта{19}. После посещения ратуши, где меня ждал новый мэр Фернан Одгий, я проехал по кварталам города, а на бульваре Де л'Энтанданс я произвел инспекцию тем частям внутренних сил, которые еще оставались в городе. Почти все они произвели на меня благоприятное впечатление, что я и отметил в своем обращении к ним.
Некоторым командирам, не выполняющим приказы, я тут же предложил выбор: или безоговорочно подчиниться командующему военным округом, или отправиться в тюрьму. Все выбрали первое. Я покидал Бордо, надеясь, что ситуация здесь будет улучшаться.
Я направился в город Сент проверить, как обстоят дела в войсках полковника Адлина. Провинция Ла Сентонж, где флаги освобождения виднелись в окнах всех домов, жила в состоянии тревоги. Дело в том, что немцы занимали, с одной стороны, Руайан и остров Олерон, а с другой — Ла-Рошель и Ре. Под прикрытием мощных оборонительных сооружений они готовились к наступлению крупных сил союзников. Действия [22] генерала Шеванс-Бертена{20}, которому было поручено в неразберихе первых дней после освобождения координировать, по мере возможности, операции наших внутренних сил на юго-западе страны, вынудили адмирала Ширлитца, командовавшего центром сопротивления Ла-Рошели, оставить Рошфор. Но проходили дни, а перед немцами были только наши партизанские войска, полностью лишенные тяжелого вооружения, артиллерии, танков, самолетов. В любой момент противник мог перейти в наступление. Наши внутренние части, представляющие из себя все те же плохо организованные партизанские отряды, подтягивались из Жиронды, из обеих Шарант{21}, Вьенны, Дордони и т. д. Они горели желанием сражаться, но были лишены практически всего необходимого для боевых действий на фронте. К тому же, не имея ни тыловых служб, ни припасов, они находились на полном самообеспечении. Следствием чего были частые беспорядки, а также злоупотребления, которые позволяли себе те или иные командиры, превышающие свои полномочия. Наконец, в общий хаос вносило свою лепту вмешательство «Комак» и его агентов. Жан Шюлер, комиссар республики в районе Пуатье, префект Водрей и мэры сталкивались с многочисленными трудностями.
Полковник Адлин старался прекратить смуту. На линии боевых действий в районе «мешков» у Руайана и Ла-Рошели он устанавливал посты, дислоцировал, по возможности, соединения регулярных частей и старался организовать их снабжение. После снабжения этих соединений необходимым вооружением и формирования из них единого ударного кулака было бы можно планировать наступление.
В Сенте я произвел смотр нескольким тысячам человек, плохо вооруженным, но полным боевого задора. Парад вышел впечатляющим. Затем я собрал вокруг себя разномастных офицеров, большинство из которых носили самолично присвоенные звания. Но все они справедливо гордились тем, что были добровольцами. Они волновались, видя, что среди [23] них де Голль, который, в свою очередь, скрывал под напускной маской спокойствия свое волнение. Я сказал этим людям то, что должен был сказать. Я покидал их полный решимости добиться того, чтобы бои на Атлантическом побережье закончились победой французского оружия.
Орлеан стал последним этапом моей поездки. У меня щемило сердце при виде разрушений в городе. Комиссар республики Андре Марс изложил мне свои проблемы, которые он решал смело и с полным спокойствием. Впрочем, в его регионе, несмотря на все испытания, не было особых беспорядков. По контрасту с ситуацией на Гаронне настроения жителей прибрежных департаментов Луары казались весьма сдержанными. Следует отметить, что полковники Бертран и Шомель, командовавшие внутренними силами в районах Бос, Берри и Турень, сформировали регулярные батальоны и привели их к блестящим победам над немецкими войсками, отступающими на юг от Луары. И сразу же партизаны, освоившие воинскую дисциплину и испытывавшие гордость после этих боев, стали опорой порядка. В Бриси при виде прекрасного отряда, выстроившегося передо мной, я с грустью думал, какими могли бы быть силы Сопротивления, если бы правительство Виши не запретило кадровым военным возглавить эту зарождающуюся армию. Вечером 18 сентября я вернулся в столицу.
25 сентября, проведя два дня в 1-й армии, я отправился в Нанси, только что освобожденный войсками генерала Паттона. В Лотарингии захватчик всегда считался врагом, поэтому здесь не возникло ни одной политической проблемы. Общественному порядку ничто не угрожало, сознание гражданского долга было здесь совершенно естественным чувством. В этот день, слыша приветственные возгласы толпы на улицах де Мирекур, де Страсбур, Сен-Дизье, Сен-Жорж и де Доминикен, по которым я въехал в столицу Лотарингии, затем на площади Станислас, где я выступил с балкона ратуши, оценив выступления комиссара республики Шайе-Бера и мэра Пруве, получив послания ряда делегаций, видя настроения 2000 партизан, прошедших передо мной под командованием полковника Гранваля, я укрепился в мысли, что эта опустошенная провинция, часть которой все еще находилась в руках немцев, хранит веру в великое будущее Франции.
Из Парижа я вновь выехал 30 сентября в сопровождении министров Тиксье, Мейера и Лорана, на этот раз путь лежал во [24] Фландрию. В Суасоне и Сен-Кантене комиссар республики Пьер Пен{22} показал нам разрушения в этих городах. В Лилле комиссар республики Франсуа Клозон{23}, ответственный за департаменты Нор и Па-де-Кале, делал все возможное, чтобы обеспечить людей работой. Сразу по приезде я занялся проблемами рабочих, требующими в этом районе скорейшего решения. Во время оккупации трудящиеся массы, в соответствии с распоряжением немецкой администрации, получали крайне низкую зарплату. Сейчас же многие из них были безработными, на заводах не было угля, а в цехах оборудования. К тому же из-за нехватки продовольствия население начало голодать. Проезжая по моему родному городу, где жители устроили мне радостную встречу, я видел слишком много бледных изможденных лиц.
Еще раньше умом и сердцем я пришел к убеждению, что освобождение страны должно сопровождаться глубокими социальными изменениями. Но там, в Лилле, по лицам людей я понял, что речь идет о насущной необходимости таких перемен. [25] Есть два пути: в административном порядке быстро улучшить коренным образом положение рабочих и одновременно ограничить привилегии состоятельных людей или же страдающая и отчаявшаяся масса трудящихся пройдет через череду социальных потрясений, в которых Франция рискует потерять саму себя.
В воскресенье 1 октября я присутствовал в церкви Сен-Мишель на службе, которую совершал кардинал Льенар{24}, затем посетил ратушу, где меня принял мэр города Кордонье, провел смотр внутренних сил на площади де ля Репюблик, принял представителей властей, комитетов, именитых граждан. Я выступил перед собравшейся у префектуры толпой с речью, в которой изложил основные принципы, на которых правительство намеревается осуществить экономическое возрождение страны: «Государство должно взять в свои руки управление основными общественными богатствами; безопасность и достоинство будут обеспечены каждому труженику». По волне восторга, прокатившейся по толпе, я почувствовал, что эти обещания затронули людей за живое.
По дороге в Париж я осмотрел шахты в районе Ланса. Из-за разрушений, нехватки кадров и серьезных волнений среди оставшихся шахтеров производительность труда там была на уровне ниже среднего. Добыча угля на-гора составляла едва ли треть по сравнению с довоенной выработкой. Для возрождения угольной промышленности, безусловно, требовались принципиальная реформа, способная изменить производственные отношения в отрасли, и проведение восстановительных работ с привлечением крупных кредитов, какие могло предоставить только государство. Таким образом единственным решением был переход шахт в собственность государства. В столицу я вернулся через Аррас с уже сложившимся мнением.
Через неделю я был уже в Нормандии. По количеству разрушений эта провинция побила все рекорды. Вид руин был здесь особенно тягостным, ведь до войны Нормандия была процветающим краем, изобилующим историческими ценностями. [26]
В сопровождении Мендес-Франса, Танги-Прижана, комиссара республики Бурдо де Фонтенея{25} и командующего войсками военного округа генерала Лежантийома я посетил, в частности, города Гавр, Руан, Эвре, Лизье и Кан, вернее сказать, их развалины. Еще несколько дней тому назад, общаясь с народом в
