– Ну, а что делал «контролер»?
– Он ощупывал, осматривал мясо, чтобы найти самые мягкие, самые нежные кусочки.
– Ну, а что же желал и вообще, что делал «желатель»?
– Этот все время шептал про себя: «Небо, сделай так, чтобы я был единственным человеком за этим столом!»
– Последним ты назвала какого-то «выгребальщика».
– Этот находил хозяина дома и просил его: «Дорогой друг, не будете ли вы так любезны, я заметил, что на дне кастрюли еще осталось немного мяса, кусочки еды. Будьте добры, прикажите, чтобы все это собрали и принесли, есть еще люди, которые не наелись». Впрочем, это не касается меня, я совсем уже не голодна, мы можем идти.
– Я тоже не голоден. А ты позволишь мне задать тебе еще один вопрос перед тем, как мы уйдем из этого ресторана?
– Я тебе отвечу на него, если только смогу. Говори.
– Сколько времени живешь ты во Франции?
– Два года.
– А ты была в других ресторанах до этого?
– Нет, я покинула свою родину и приехала прямо во Францию.
– Но с тех пор, как ты находишься здесь, ты не встречала никого, мужчину или женщину, которые бы тебе сказали, что здесь, во Франции, да и в большинстве европейских стран еду не берут пальцами?
Вопрос ее нисколечко не смутил, и она ответила:
– Ты, вероятно, заметил, что я умею пользоваться ножом и вилкой, когда нужно. Но сегодня это было бесполезно. Почему бы мне, когда я нахожусь наедине с тобой, показывать себя иной, чем я есть на самом деле? Ведь ты предпочитаешь откровенность, не так ли?
– Что ж, твоя откровенность меня очаровывает,– сказал Ален.– Но в то же время и удивляет. Ты, наверное, заметила, что все вокруг за соседними столами смотрели на нас с упреком.
– Мы всего первый раз вместе в ресторане, а тебя уже волнует мнение окружающих?
Он понял, что она не испытывает никакого чувства стыда за свое поведение за столом, и это было удивительнее всего.– Но, в конце концов,– сказал он,– ты, наверное, видела и в своей стране европейцев, и как они вели себя за столом.
– Когда мой отец принимал у себя иностранцев, они вели себя, уважая наши обычаи.
Он заметил:
– Потому что они очень воспитанные люди. И поскольку ты теперь живешь во Франции, ты должна вести себя так же, как и все французы. Это будет примером твоего прекрасного воспитания.
– Хорошо, в будущем я буду вести себя так же, как и француженки.
– Но ты не должна поступать так же, как француженки, во всем. Впрочем, у них одни прекрасные качества.
– Я это заметила. Ну, а ты мне очень нравишься, и мне этого достаточно.
– А в течение этих двух лет, что ты находишься среди нас, ты, конечно, замечала, как ведут себя здесь люди, в том числе и за столом?
– Меня это больше не интересует. Я оставила свою страну только потому, что я бежала оттуда, но не затем, чтобы привыкнуть к новой жизни в какой-то другой стране.
– И никто во Франции тебе раньше не делал никаких замечаний?
– Никто.
Говорила ли она правду или насмехалась, трудно было понять. Вряд ли можно было допустить, что все эти два года она жила во Франции в одиночестве, хотя это тоже было возможно. Правила поведения, которым она была обучена в своей стране, гордость, откровенность – все это делало ее женщиной, которая была полной противоположностью выхолощенной европейской воспитанной женщине. И вместе с тем это было лучшее, что отличало ее от всех других. В какой-то степени можно было сказать, что Хадиджа была неведомой, дикой женщиной для Европы. Если это так, то ему она прекрасно подходит. Ален был доволен, потому что ему надоели эти цивилизованные высокообразованные куклы. Не жалея о встрече и начавшемся приключении, он чувствовал, что попробует испытать это приключение до конца. Но она, эта таинственная женщина, испытывает ли она такое же чувство?
– Рассказывая о своей стране, ты сказала, дорогая, что оставила ее потому, что бежала оттуда. Скажи, к тебе там плохо относились?
– Не хуже, чем к другим женщинам.
– Но ты сказала, что твой отец был очень известным и состоятельным человеком.
– Да, он был аристократом, каких там теперь нет и какие редко встречаются даже в вашей стране.
– Ты очень любила его?
– Я его обожала. Он был для меня все, потому что он всегда относился ко мне с добротой, нежностью и был очень справедлив. Я была для него прежде всего ребенком, а затем уже женщиной, и я ему за это очень признательна.
– Тебе приятно рассказывать мне о нем?
