тайного поверенного и наблюдателя... Этот роман представлял для него спасательный круг в море отчаяния и скуки, игру фантазии в обыденной, бесцветной гостиничной службе, бегство в мир чистых, светлых чувств... роман, который для него расцветал раз в году, и овевал жизнь одинокого старика запахом чудесного бальзама. Во все остальные ночи перед стеклом его кабинки проплывали силуэты случайных пар, фальшивых любовников, встретившихся случайно на одну ночь, по доброй или злой иронии судьбы, пар ложных партнеров... Тогда как «его» пара пятого октября была настоящая пара влюбленных, и он был в этом уверен!
К полуночи появилась хозяйка, в восторге от просмотренного фильма:
– Владимир, вы мне, может, даже не поверите, но я плакала. Со мной этого давно не было. Я знаю, это нелепо плакать в кино...
– Вовсе нет, мадам. Я сам обливался слезами, когда смотрел игру Греты Гарбо в «Анне Карениной» и в «Даме с камелиями». Это говорит о том, что мы с вами, мадам, чувствительные натуры.
– Ну, а «они» еще не пришли, надеюсь?
– Раньше четверти первого их не будет...
Последние пятнадцать минут для Владимира были очень тягостны. Это усиливалось еще и молчаливым присутствием мадам, которая, ожидая, поглядывала исподтишка на портье: уж не насмехается ли он над ней, рассказав эту невероятную историю... Мадам уже и так склонялась к мысли, что Владимир слишком уж мечтателен с этой своей славянской восторженностью. В пять минут первого прозвенел автоматический звоночек, который откликался всякий раз, как открывалась входная дверь... Сердце Владимира забилось сильнее, но тревога оказалась ложной: это была очередная проститутка с каким-то типом... В десять минут первого снова прозвенел звоночек, на этот раз появилась Кора, которая, проходя, удостоила портье таким церемонным «Добрый вечер», как будто бы ее здесь уже ждали вечность, хотя с полудня она успела посетить заведение с клиентами уже раз двенадцать. Неукротимая Кора несла свою вахту бессменно и столь усердно, что подружки по панели назвали ее «Вечный двигатель». В двенадцать тринадцать звонок известил о появлении новой пары: сердце Владимира, а заодно и мадам, забилось учащенно: это уж они... Но нет, это снова была какая-то неизвестная, суетливая пара.
– Пройдите в третий... второй этаж! – бросил им Владимир, чтобы поскорее избавиться от их присутствия. Не хватало еще, чтобы «его» пара, которую он так ждал, встретилась с ними, на входе, а то и еще хуже: шла бы по лестницам за ними – это было бы нелепо.
И вот четверть часа после полуночи истекла, и часы показали 16 минут первого. Потянулись минуты – семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Три жутких минуты, которые привели Владимира в смятение. В двадцать минут первого, наконец, раздался звонок, и Владимир, наблюдавший через стекло, воскликнул:
– Вот они!
Мадам исчезла за шкафом, а Владимир воспрянул духом и уже открывал дверь бюро, чтобы встретить посетителей возле лестницы, приговаривая, радушно улыбаясь:
– Добрый вечер, мадам, добрый вечер, месье... Вас ждет ваше шампанское, номер тоже приготовлен... Сию минуту я доставлю шампанское.
Неторопливо они проследовали перед застекленной дверью: мадам имела достаточно времени, чтобы хорошо их рассмотреть. Вот теперь она убедилась, что Владимир ничуть не присочинил: это была превосходная пара!
Вынимая шампанское из холодильника и помещая его в единственное в заведении ведро для льда, Владимир, сияющий от восторга, тихо спросил:
– Что скажете, мадам?
Сдавленным от волнения голосом, хозяйка промолвила:
– Я думаю – это действительно необыкновенный случай! И вы большой психолог, Владимир!
– Не находит ли мадам, что они – чудная пара?
– Более того, друг мой! И с каким благородством они держатся...
И между тем, как Владимир поднимался по лестнице, унося поднос, мадам, в свою очередь, принялась мечтать в своем бюро-аквариуме...
То, что она успела рассмотреть, поразило ее, а она-то уж повидала разных пар на своем веку хозяйки дома свиданий! Принадлежащее ей заведение котировалось не очень высоко среди ему подобных, а прежде, чем открыть его, мадам набиралась опыта в шикарных борделях богатых кварталов, вначале администраторшей, затем управляющей. В подобных заведениях перед ней прошло столько шикарной клиентуры, ко никогда, ни разу на ее памяти,– которую восхвалял даже Владимир,– не было столь великолепной пары...
Мужчина был гораздо выше среднего роста, при этом правильно сложен и никак нельзя было сказать, что он длинный,– он был стройный. На миловидном лице прямой, слегка вздернутый нос, волосы светлые и ясный взгляд, но вот цвет глаз, несмотря на свою наблюдательность, мадам не смогла определить, то ли голубые, то ли серые. Он носил одежду отличного покроя, элегантный, неяркий галстук. Весь его облик напоминал чем-то нордического атлета, но он не был прилизанным блондином, как эти скандинавы. Он мог сойти за симпатичного немца или австрийца. Кожа лица не была ни сильно загорелой, ни красноватой: на англичанина он не смахивал, либо же очень хорошо умел это скрыть. Но прибывший из Великобритании не смог бы скрыть от Владимира акцент, да к тому же сыновья туманного Альбиона не слишком сведущи в шампанском.
Женщина была небольшого роста, стройная, очень изящная. Ее тяжелые, цвета эбенового дерева волосы, были перевязаны лентой, маленький нос у основания был самую малость приплюснутый, что позволяло красиво очерченным ноздрям источать всю чувственность мира, припухлые, тонко очерченные губы иногда позволяли блеснуть ослепительно белым зубам. В норковом, цвета платины манто, обнимавшем ее фигуру, она являла собой идеал женственности... Вначале мадам подумала, что эта юная особа – креолка с примесью европейской крови и что она прибыла с беспечных Антильских островов, возможно даже из Африки, но это менее вероятно. Хотя она вполне могла быть и представительницей солнечного Средиземноморья: египтянка? – возможно... Турчанка? – Тоже вероятно... Ливанка? – А почему бы и кет... Израильтянка? – Тоже может быть... Она могла прибыть и из гораздо отдаленных краев: Ирана, Индии, Индонезии. А может она евразийка? Действительно, было затруднительно определить с первого взгляда происхождение или национальность девушки. Но что точно, так это то, что любой повстречавший ее первый раз мог сразу сказать, что она не европейка. Она могла быть также с другой стороны Атлантики: она
