пекла его жена. У Пьеретты был ребенок, но как эти добрые люди были небогаты, то они искали взять себе еще дитя в питомцы. Я пошел к ним и предложил крестьянке взять воспитывать к себе мою дочь. Она с радостью согласилась, поехала со мной в Париж, взяла девочку и увезла ее к себе. Прошло два года… я часто видел мою Клотильду… она была прелестна… бедное дитя, она меня уже знала и любила… Что же касается вас, то вместо того, чтобы спрашивать у меня о вашей дочери, вы стали удаляться от меня… стали избегать моего общества.
– Но, милостивый государь, чтобы сохранить мою репутацию, я должна была вести себя осторожно…
– Скажите лучше, что вы перестали любить меня, что вид мой напоминал вам то прошлое, которое вы желали бы изгнать из своей жизни… Наконец… вы вышли замуж за господина де Фиервиль!
– Отец мой потребовал моего согласия на этот брак, и у меня не было никакой причины, чтобы… отказать…
– Никакой причины? Мне кажется, у вас была самая законная, самая уважительная, если бы вы ее сказали…
– Обесчестив себя… покрыв позором седины моего отца.
– Лучше не будем об этом говорить!.. Вы перестали любить меня… Когда я узнал о вашем супружестве, то, должен вам признаться, ваша неверность меня не огорчила, потому что я уже вас понял и оценил. Я уже не мог сказать себе: «Дочь моя теряла мать»… Бедная девочка никогда ее не имела…
– Как вы строги ко мне, милостивый государь… как бесчеловечны!..
– Потому что я уже давно собираюсь высказать вам все, что накипело у меня на душе… Да, вы вышли замуж без угрызений совести, без сожалений… а тогда еще моя бедная Клотильда не была для нас потеряна!.. Узнав, что вы замужем, я не захотел более лишать себя присутствия и ласк моей дочери. Я поспешил написать к кормилице. Эта женщина была уже тогда вдова, и ребенок ее умер. Ничто более не удерживало ее в родной деревеньке. Я нанял маленький домик в окрестностях Парижа и хотел там поместить ее… она с радостью приняла мое приглашение… Таким образом, я бы всякий день мог видеть мою дочь… Увы! Эти счастливые надежды не должны были осуществиться… Пьеретта Жерор продала свой дом и отправилась в Париж, где я ее ожидал с нетерпением, но тщетны были мои ожидания, она не приехала.
– Вот чего я никогда не могла понять. Разве она уехала не в дилижансе?!
– К несчастью, нет! Я же, видя, что она не является ко мне, поехал в деревню, где она жила, там мне сказали, что Пьеретта, взяв мою дочь, отправилась пешком в Монпелье. Обе были здоровы, когда оставили деревеньку. В Монпелье Пьеретта хотела взять место в дилижансе. Я навел справки в Монпелье, оказалось, что действительно в контору дилижансов приходила крестьянка с ребенком на руках, желая взять место в одной из карет, отправлявшихся в Париж, но, к несчастью, дилижанс уже уехал. Тогда Пьеретте пришла в голову пагубная мысль пойти одной на большую дорогу, в надежде встретить часто проезжающие там повозки купцов, отправляющихся на различные ярмарки и деревенские праздники. Эти люди за самую маленькую плату дают места путешественникам в своих повозках. Вероятно, Пьеретте попался на дороге такой попутчик, в этом нет и сомнения. Но потом, – куда она девалась? Где высадил ее купец? Вот чего я никак не мог узнать. Напали ли на нее в дороге? Обокрали ли, убили ли, что с ней случилось? Я не мог открыть… После тщетных поисков, с горя, я решился поступить на военную службу, надеясь пасть под пулями, но смерть бежит от тех, кто ее не страшится.
– И вам досталось богатое наследство от одного из ваших родственников?
– Да, но к чему мне это богатство? Я не могу никого им осчастливить.
– Вы еще молоды, вы можете жениться.
– Жениться? Нет, я этого не сделаю: если дочь моя еще жива, она одна будет иметь всю мою любовь.
– Повторяю вам, любезный Арман, что вы неблагоразумны. Вполне могло случиться, что… эта девочка умерла во время своего переезда в Париж. Дети подвержены самым разным болезням, а кормилица, боясь ответственности, скрылась в другую местность, не уведомив вас о смерти ребенка.
– Да… знаю, что можно и это предполагать.
– Потом, если Клотильда и жива еще, то прошло столько времени, ей теперь было бы…
– Двадцать два года с половиною.
– Вот видите, почему бы вы могли ее узнать?
– По этому предмету, сударыня.
И господин Дюмарсель вынул спрятанный на груди его маленький стеклянный медальон, в котором лежали волосы, составлявшие цифры, цветок и различные украшения.
– Я приказал сделать два совершенно одинаковых медальона: один из них я повесил на шею моей дочери, запретив кормилице когда-либо его снимать с нее, другой же оставил у себя.
– И вы думаете, что, выросши, эта бедная Клотильда все продолжала носить его?
– Без сомнения, я полагаю, что если мы владеем предметом, посредством которого можем надеяться отыскать когда-нибудь своих родителей, получить имя, найти семью, как бы бедна она не была, то подобный предмет для нас выше всякой драгоценности.
Госпожа де Фиервиль замолчала, и некоторое время оба не говорили ни слова. Наконец тетка Леона сказала равнодушным голосом:
– Я овдовела… после нескольких лет супружества… к несчастью, у меня не было детей!..
– Детей, – воскликнул господин Дюмарсель, бросив на нее строгий взгляд, – детей! Господь справедлив, он не дал их той, которая оттолкнула от себя свою дочь!..
Движение гнева и нетерпения вырвалось у госпожи де Фиервиль, но, стараясь сдержать себя, она возразила:
– Кажется, милостивый государь, вы пришли сегодня ко мне с заранее предвзятым намерением… говорить мне колкости… Очень хорошо… выливайте свой гнев… я слишком хорошо воспитана, чтобы отвечать вам.
– Нет, я пришел к вам, Чтобы поговорить с вами о моей дочери… о моих тщетных поисках… я все думаю, что этот предмет должен вас занимать… вижу, что я ошибся… Впредь не буду больше говорить о том, что вы желаете забыть.
После этих слов молчание возобновилось, и его прервала опять же госпожа де Фиервиль.
– Извините, пожалуйста, милостивый государь, если я нарушу нить ваших размышлений… но мне надо задать вам несколько вопросов…
– Спрашивайте, сударыня, я к вашим услугам.
– Вы, вероятно, знаете, что племянник мой, Леон Дальбон, который мог бы составить блестящую партию, женился… на гризетке.
– Да, мне сказали, – отвечал, улыбаясь, господин Дюмарсель, – что племянник ваш женился по любви… Это, конечно, должно вам казаться весьма странным, потому что вы не понимаете подобных союзов.
– Да, я не понимаю, как человек в положении моего племянника может породниться бог знаете какими людьми… Какой-то господин Сабреташ… старый солдат… это дядя его жены… Как лестно находиться в обществе такого господина, который выражается как извозчик!.. Но этот ужасный Сабреташ… хвалился, что он и племянница его знакомы с вами… неужели это правда? Что же касается меня, то, признаюсь, мне это показалось так необыкновенно, что я не поверила.
– Напрасно, сударыня… я действительно знаю этого старого ветерана и его племянницу Агату… прелестную молодую девушку, потому что, когда я ее увидел в первый раз, она еще не была замужем… Она понравилась мне с первого взгляда… так приятно было слышать ее нежный голос… вся ее особа заинтересовала меня в высшей степени…
– Боже мой, милостивый государь, вы говорите о ней с таким жаром… что я могу опасаться за спокойствие моего племянника.
– Я говорю, что чувствую, и нахожу, что нет надобности скрывать свое мнение, если оно искренно и правдиво. О чувствах же, которые испытываю к этой молодой женщине, я могу громко говорить всем и каждому, не краснея.
При этом ответе госпожа де Фиервиль не может скрыть свою досаду и с гневом сжимает и комкает попавшиеся ей под руку бумаги.
