64
Ср. впечатления Баранта: «Москва оказалась не такой, какой я ее себе представлял: в ней нет ничего готического, восточного и даже греческого; как и вся Россия, это город, не знавший средневековья. К XV веку здесь начали строить дворцы и церкви, в которых смешались подражания всем возможным стилям. <…> Тем не менее зрелище Кремля потрясло меня; это одно из самых сильных моих впечатлений такого рода. Кремль — это Москва; все остальное ново, как Петербург, и исполнено примерно в том же вкусе» (письмо графу д'Удето от 15 августа 1836 г. — Souvenirs. Т. 5. Р. 455). Сам Кюстин неоднократно заявлял о сильнейшем впечатлении, произведенном на него Кремлем; по возвращении из России, 19 октября 1839 г., он писал Виктору Гюго: «Сносить тяготы этого путешествия стоило ради трех вещей: это Нева в Санкт-Петербурге светлыми летними ночами, московский Кремль и российский император, иначе говоря, Россия живописная, историческая и политическая» (цит. по: Liechtenhan. Р. 135; ср. наст, том, с. 425).
65
Смоленск был взят 6/18 августа 1812 г.
66
Кюстин контаминирует разные эпизоды войны и разных действующих лиц. Военным министром и главнокомандующим всеми российскими армиями до 8/20 августа 1812 г. был М. Б. Барклай-де-Толли (1761–1818), который в самом деле был создателем плана оборонительной войны, подразумевающей отступление русской армии в глубь страны и оставление неприятелю «мест опустошенных, без хлеба, скота и средств» (см.: Тартаковский А. Г. Неразгаданный Барклай. М., 1996. С. 70–78), однако более вероятно, что Кюстин имеет в виду М. И. Голенищева-Кутузова, который после сдачи Смоленска был назначен главнокомандующим вместо Барклая и с именем которого традиционно связывается идея заманивания французов в глубь русской территории и сдачи Москвы ради спасения страны. Что же касается эпизода с вывозом драгоценностей, то и он имеет реальные соответствия, однако инициатива исходила от самого императора, который в день своего отъезда из армии (6/18 июля 1812 г.), за месяц до взятия Смоленска, приказал не военному министру, а председателю Государственного совета Н. И. Салтыкову «вывозить из Петербурга: Совет. — Сенат. — Синод. — Департаменты министерские. — Банки. — Монетный двор — Арсенал», «лучшие картины Эрмитажа», обе статуи Петра I, «богатства Александро-Невской лавры», даже домик Петра велел «разобрать» и «увезти» (Троицкий Н. А. 1812. Великий год России. М., 1988. С. 95). Приказы эти отдавались в тот момент, когда было еще не ясно, что Наполеон будет наступать не на Петербург, а на Москву.
67
Говорящий имеет в виду, что вторжение в Россию и продвижение в глубь русской территории так же не принесет успеха Наполеону, как не принесло оно успеха шведскому королю Карлу XII (1682–1718), чье нашествие окончилось поражением в Полтавской битве (1709).
68
Сарай — Сарай-Бату (Старый Сарай) и Сарай-Берке (Новый Сарай) — названия двух столиц Золотой Орды.
69
Карамзин. Т. 6. Гл. 7. Баер Готлиб Зигфрид (1694–1738) — немецкий ориенталист, филолог и историк, с 1725 г. живший и работавший в Петербурге; Карамзин ссылается на его сочинение «De origine et priscis sedibus Scytharum».
70
Шницлер, подробно описывая Москву как наиболее развитый промышленный центр России, указывает, что в 1827 г. здесь действовало 196 шелковых фабрик (Schnitzler. Р. 39–40).
71
Ср. впечатления Баранта: «Меньше правильности и прямых линий <чем в Петербурге>. Населения в Москве меньше, но на вид она кажется населенной куда более густо. Москва живет самой собой и не выглядит придатком к царской резиденции. Не имеет она ныне и того военного облика, какой отличает другую столицу. Пожалуй, в атмосфере этого города уже есть или скоро появится нечто буржуазное, муниципальное, промышленное» (письмо графу д'Удето, 15 августа 1836 г. — Souvenirs. Т. 5. Р. 455–456); четырьмя днями раньше впечатления французского посла пересказывал в письме к императрице Николай I: «Барант, рассматривающий все очень подробно и внимательно, более всего поражается патриархальности, печать которой лежит на Москве. Он отмечает прежде всего непринужденность, полную свободу каждого из жителей, малочисленность войск, удивительную в столь огромном городе» (Schiemann. S. 475). Сходные ощущения испытал в сентябре 1839 г. и полковник Гагерн: «В Москве вообще видишь русский народ не смешанным с иностранцами, и так как здесь не все зависят от двора и правительства, то заметно и более независимости. Говорят, однако, что Москва падает и население ее уменьшается; на нее смотрят как на средоточие недовольных. Петербург же походит на дом, где кушаешь паштеты, но не найдешь хлеба» (PC. 1891. № 1.С. 14).
72
По-видимому, Воскресенская площадь (после 1917 г. площадь Революции), где был устроен главный вход Кремлевского сада (см. следующее примечание).
