– Значит, Майло не рисовал на стенах?
– Не помню, но наверно, не рисовал. Майло мог создать картину у себя в голове, даже не прикасаясь кистью к холсту. И мог описать эту картину – мазок за мазком – даже спустя годы.
– Я читала об этом в той книжке.
– Хм.
Фрэнк снова стал рассматривать тюбики с красками.
– Это должно быть какое-то особое изображение, – сказал он, обращаясь скорее к себе самому, чем к Лили. – Что-то простое, но чтобы оно могло сказать о человеке и о его чувствах все.
– Как икона, – подсказала Лили, вспомнив слово из другой своей книжки.
Фрэнк согласно кивнул, продолжая перебирать тюбики. Наконец выбрал подходящий цвет – жженую умбру, яркую и насыщенную.
– А потом? – спросила Лили, вспомнив, что говорил ей Яблочный Человек в ее сне. – Скажем, вы найдете нужное изображение. Нарисуете его на стене, и перед вами раскроется дверь. Что вы сделаете?
Фрэнк изумленно посмотрел на нее.
– Как – что? – удивился он. – Войду в нее. Вернусь в другой мир.
– Но зачем? – спросила Лили. – Неужели там настолько лучше, чем здесь?
– Я…
– Если вы уйдете туда, – продолжала Лили, повторяя то, что сказал ей Яблочный Человек, – вы откажетесь от всего, чем могли бы стать здесь.
– Так бывает каждый раз, когда мы меняем свою жизнь, – ответил Фрэнк. – Это все равно что переехать в другой город, хотя переход в другой мир – куда более отчаянный поступок. – Он подумал над своими словами и добавил: – Там не то что лучше, там все по-другому. Я никогда не чувствовал себя здесь так, как почувствовал там. А теперь у меня здесь ничего не осталось, кроме ожога внутри – тоски по Госпоже Леса и по Ее стране, расположенной по другую сторону знакомых мне полей.
– У меня тоже была такая тоска, – призналась Лили, вспомнив, как в детстве она постоянно искала фей.
– Ты даже вообразить не можешь, что там, в другом мире, – продолжал Фрэнк. – От всего исходит внутреннее сияние, иначе не скажешь.
Он замолчал и долго смотрел на Лили.
– Ты тоже могла бы пойти туда, – сказал он наконец. – Могла бы пойти со мной и увидеть все собственными глазами. Тогда бы ты поняла.
Лили покачала головой:
– Я не могу. Я не могу уйти от Тетушки, да еще таким образом, не сказав ни слова. Не могу, ведь она взяла меня к себе, когда я никому не была нужна. Она даже не была моей родственницей, а теперь она – моя семья. – Лили немного помолчала, думая, какие сильные у Фрэнка руки и как крепко он ее поцеловал, и добавила: – А вы могли бы остаться.
На этот раз покачал головой Фрэнк:
– Нет, не могу.
Лили кивнула. Она понимала его. Она и сама хотела бы уйти.
Лили смотрела, как он отвинчивает крышечку с тюбика и выдавливает на ладонь краску, напоминающую длинного червя, как поворачивается к стене, находит место, свободное от рисунков, опускает палец в краску, поднимает руку и вдруг замирает.
– Ну, рисуйте же, – подбадривающе сказала Лили. – Вы же можете.
Она, наверно, не могла бы уйти. Наверно, ей хочется, чтобы и он тоже остался. Но Лили понимала, что раз Фрэнка тянет в волшебную страну, удерживать его не стоит. Это все равно что пытаться приручить дикое животное. Можно его поймать, привязать, заставить остаться с тобой, но его сердце никогда не будет принадлежать тебе. Это дикое сердце – именно то, что нравится тебе в нем больше всего, – просто завянет и умрет. Зачем тебе это?
– Могу, – тихо согласился Фрэнк и улыбнулся Лили. – Это ведь часть волшебства, правда? Надо верить, что все получится.
Лили не знала, так это или не так, но все-таки ободряюще кивнула.
Напевая что-то себе под нос, Фрэнк снова поднял руку. Лили узнала ту «почти музыку», которую слышала по дороге сюда. Но теперь она уловила мелодию. Она не могла вспомнить, как называется эта песенка, но иногда ее исполнял оркестр во время танцев на ферме. Лили казалось, что в название входило слово «фея».
Фрэнк решительно наносил пальцем мазки на скалу. Лили сразу поняла, что рисует он стилизованный дубовый лист. Сделав последний штрих, он убрал палец и отступил назад.
Ни один из них не знал, чего ожидать и стоит ли вообще на что-то рассчитывать. Летели минуты. Фрэнк перестал напевать, вытер руки о штаны, на них осталось масляное пятно.
– Смотрите! – воскликнула Лили, прежде чем он успел заговорить.
Она показала на стену. Середина нарисованного Фрэнком дубового листа засверкала теплым золотисто-зеленым светом. Они следили за тем, как этот свет распространяется по всей стене, исходя из центра, словно рябь от брошенного камня на спокойной глади воды. Появились другие оттенки – голубые, красные и темно-зеленые. Краски переливались, как будто были нанесены на ткань, которую тронул ветер, и вдруг стена исчезла, и перед Фрэнком и Лили открылось отверстие в скале. Через распахнувшуюся дверь они смотрели на другой мир.
Там был лес, не слишком отличавшийся от того, что остался у них за спиной, только, как и рассказывал ей Фрэнк, в каждом дереве, в каждой ветке и листе, в каждой травинке пульсировал свой, внутренний свет. Все было такое яркое, что почти резало глаз, и не только потому, что Фрэнк и Лили слишком долго находились в темной пещере.
Все светилось и пело, и казалось, выдержать это было невозможно. Но в то же время Лили ощущала, что этот Иной мир тянет ее к себе, она почувствовала, что у нее сжалось сердце. Попасть туда ей не просто хотелось, ей стало казаться, что это необходимо.
– Пойдем со мной, – снова предложил Фрэнк. Более страстного желания Лили не испытывала никогда в жизни. Ей хотелось не просто оказаться в Волшебной Стране, ее привлекала мысль остаться там с Фрэнком, одаренным творческой силой и талантом. С мужчиной, который впервые по-настоящему поцеловал ее. Но она медленно покачала головой.
– Вы когда-нибудь стояли на вершине горы, – спросила она, – смотрели, как солнце садится в гряде перистых облаков? Видели, как бабочки в полях порхают над молочаем, слышали, как весной все поет после долгой зимы?
Фрэнк кивнул.
– В нашем мире тоже есть волшебство, – сказала Лили.
– Но для меня этого мало, – ответил Фрэнк. – Особенно когда я побывал там.
– Ну так идите, – слегка подтолкнула его Лили. – Идите, пока я не передумала.
Она увидела, что он понимает: для нее перейти в другой мир было бы такой же ошибкой, как для него остаться здесь. Он кивнул, повернулся и шагнул в проем.
Лили смотрела ему вслед. Она видела, как он идет среди деревьев. Услышала, как он громко кого-то позвал и как ему ответил мужской голос. Она следила за ним до тех пор, пока в дверях снова не закрутился цветной вихрь. Прежде чем свет потускнел, Лили показалось, что в вихре красок проступило женское лицо – лицо той, чьи черты были вырезаны на скале перед входом в пещеру. В волосах у нее запутались листья, листья падали на подбородок. Потом все исчезло. В пещере снова стало темно. Лили была в ней одна.
Она опустилась на колени перед ящиком Майло Джонсона, закрыла крышку, защелкнула замки. Подняв ящик за ручку, она встала и медленно вышла из пещеры.
– Ты там? – спросила она, остановившись возле яблони, где жил Яблочный Человек. – Ты меня слышишь?
Лили вытащила из кармана крекер. Утром она не положила его, как обычно, у корней яблони, так как все еще ужасно сердилась на Яблочного Человека за то, что он явился к ней накануне ночью во сне, а перед тем исчез из ее жизни на целых пять лет и тем самым заставил ее думать, будто ночь, полная
