закончила картину.
– Очень красиво. Знаешь, мне нравятся все твои работы, но на этой особенно хороши мазки кисти – такие свободные и плавные.
– На самом деле это пастель. И ты видишь не мазки кисти, а следы пастельных карандашей.
– Пусть так. Всё равно она мне нравится. – Алан собирался положить картину на место, но Иззи остановила его.
– Возьми ее себе, – предложила она. – Я буду только рада, если картина будет находиться там, где ее любят.
А кроме того, квартира Алана расположена неподалеку от библиотеки, да и у самого Алана много книг. Энни должно это понравиться.
– Я не могу ее принять, – возразил Алан. – Она, вероятно, стоит немалых денег.
– Верно. Хорошо, что ты не знаешь, как оценивают мои работы в галерее.
– Всё же вряд ли за них платят столько, сколько они того заслуживают, – заметил Алан.
Иззи улыбнулась и впервые после получения письма смогла немного расслабиться.
– Ты мне льстишь, – сказала она, не принимая его отказа от подарка.
Иззи сумела настоять на своем, и, когда они допили пиво и Алан собрался уходить, картина была в его руках.
Позже Иззи с радостью вспоминала этот жест щедрости, поскольку только благодаря ему Энни Нин сумела выжить в тех несчастьях, которые последовали за возвращением Рашкина в город.
Иззи собиралась проигнорировать факт присутствия Рашкина в городе, но в конце концов она отказалась от этого намерения. Ее ньюмены до сих пор не пострадали, ей больше не снились кошмары, которые мучили ее в прошлом, и Иззи вновь поддалась желанию поверить, что Рашкин не представляет никакой угрозы ни для нее, ни для ее ньюменов.
Она вспомнила о его письмах после выставок, в которых содержались неоценимые советы относительно ее картин. Еще о тех благословенных временах, когда она и Рашкин спокойно рассуждали об искусстве и о тех удивительных местах, где он бывал. Вспомнила о том, что он оставил ей запас всего необходимого для занятий живописью, когда она так нуждалась. И о его разрешении пользоваться студией на протяжении всего того времени, пока его не было в городе. Так легко было забыть о приступах неконтролируемой ярости и жажде власти. И о том, что под маской знаменитого художника скрывалось чудовище, как утверждал Джон.
В ее воспоминаниях смешались беспокойство и привязанность, оба чувства она испытывала в равной степени, и в конце концов Иззи решила навестить Рашкина, чтобы разобраться в своем отношении к нему.
Но она не сразу осуществила свое намерение. В первую очередь Иззи занялась поисками нового помещения для студии, вместе с Кэти они обошли несколько адресов, потом она посетила старых друзей, с которыми не виделась долгие месяцы, поскольку работа в студии всегда была важнее встреч с друзьями. В заботах и хлопотах пролетели две недели, и вдруг Иззи обнаружила, что оказалась на заснеженной тропинке, ведущей со Стэнтон-стрит к мастерской Рашкина.
Стояло хмурое холодное утро, небо скрывал толстый слой облаков, дыхание клубами пара оседало в воздухе, и ноги Иззи совсем окоченели в ботинках на тонкой подошве. Она вышла из дома около восьми часов утра, надеясь добраться до места, пока Рашкин не начнет работать, но изменила привычный маршрут и обошла почти полгорода, пока наконец не оказалась на Стэнтон-стрит. На тропинку к студии Иззи свернула уже в половине девятого.
Прямо перед ней из окон лился теплый золотистый свет, обещавший спокойствие и спасение от пронизывающего холода. Но ведь обещания могут быть обманчивы, не так ли? Иззи вспомнила разговор с Кэти вечером того дня, когда Алан помог ей перевезти картины на Уотерхауз-стрит.
– Что случилось? – спросила тогда Кэти, оглядывая спальню Иззи, превратившуюся в тесную кладовку из-за нагромождения картин и коробок. – Тебя выгнали?
– Нет, – покачала головой Иззи. – Это всё из-за Рашкина. Я получила письмо, в котором он сообщает, что завтра возвращается.
– И что же? – сказала Кэти, повторяя слова Алана. – Разве он не позволил тебе пользоваться студией во время его отсутствия?
– Да, конечно. Это... ну, ты понимаешь... – Иззи пожала плечами, не желая продолжать этот разговор. Но, в отличие от Алана, Кэти не так легко принимала расплывчатые объяснения.
– Что я должна понимать? – спросила она.
– Это из-за моих ньюменов, – вздохнула Иззи. – Я хотела вывезти все картины, пока он их не увидел.
– Ты считаешь, что он за ними охотится?
Иззи никогда не рассказывала Кэти о гибели крылатой кошки в ее сне и о том, как Рашкин пытался убить Пэддиджека, – и убил бы, если бы не вмешательство Джона. Не говорила она и о попытке Рашкина купить ее картину с первой выставки в галерее за пять тысяч долларов. Она не делилась с Кэти своими сомнениями по поводу его внешности, когда из жалкого тролля Рашкин превратился в нормального человека. Ни один из этих фактов не был известен никому.
– Ты же помнишь, что Джон утверждал, будто ньюмены помогают Рашкину сохранять молодость, что они служат ему чем-то вроде питания.
– А ты в это веришь?
– Я не знаю. Но зачем испытывать судьбу? – Кэти понимающе кивнула:
