была напечатана в литературном журнале в прошлом году.
– А туда войдет сказка о человеке, который постоянно свистел?
Кэти улыбнулась:
– И эта, и многие другие, написанные после «Ангелов», и еще две истории, которых не читала даже ты.
– И мне так долго придется ждать?
Кэти, не вставая со своего места, вытянула ногу и большим пальцем подтолкнула толстый конверт, лежащий на журнальном столике.
– Специально для тебя я сделала копии, можешь забрать и прочитать дома.
– Как ты находишь время на книги при всей твоей загруженности в фонде?
– Ты сама не раз говорила, что мы должны уметь создавать дополнительное время.
– Это верно.
– Алан просил узнать у тебя, нельзя ли использовать для сборника одно из полотен, висящих в приемной фонда? Он хочет поместить на обложку «Женщину с книгой». Права на переиздание в твердой обложке он еще никому не предлагал, но считает, что с этим не возникнет никаких трудностей.
Изабель смутилась.
– В чем дело? – спросила Кэти. – Я думала, ты обрадуешься такому предложению.
– Так оно и есть, но оно заставляет меня беспокоиться.
– Я не понимаю.
– Это картина-переход, – пояснила Изабель. – Ничего не могу с собой поделать, но мне страшно выставлять ее на всеобщее обозрение.
– Я не собираюсь продавать картину Рашкину, – сказала Кэти. – Надеюсь, у тебя не возникло такой мысли.
– Конечно нет. Но сейчас Рашкин не подозревает о ее существовании. Я боюсь, что, как только он ее увидит, сразу постарается завладеть полотном.
– Но ведь...
– Знаешь, почему я так не люблю уезжать с острова? Я каждый раз боюсь, что кто-нибудь проникнет в дом и выкрадет то, что еще осталось.
– Ну, не думаю, что тебе стоит так переживать, – возразила Кэти. – За исключением картины «Пэддиджек», которая висит на кухне, все остальные спрятаны так, что их нелегко обнаружить.
Хранилище для картин было устроено на чердаке, под самой крышей. Между обшивкой и основной стеной существовало узкое пространство, и Изабель составила туда картины, предварительно завернув их в ткань и непромокаемую пленку, да еще завалила ненужной мебелью и досками. Об этом тайнике знала только Кэти.
– Я понимаю, но всё равно...
– Есть еще одна причина, по которой ты можешь не беспокоиться о Рашкине. Ты еще не слышала? По словам Норы, он нашел себе новую ученицу.
– Я ее знаю?
Кэти покачала головой:
– Мне говорили, что ее зовут Барбара Николс и она совсем молоденькая – еще не закончила художественную школу.
– Знакомая история.
– Ты не очень-то заинтересовалась этой новостью.
Изабель засмеялась:
– А чего ты ожидала? Что я буду ревновать?
– Нет, но я думала, может, тебе стоит ее предупредить? Насчет Рашкина, ньюменов и его охоты на них.
– Не думаю, что в этом есть смысл, – ответила Изабель. – Если он еще не рассказал ей о ньюменах, она сочтет меня сумасшедшей или ревнивой. А если Рашкин уже научил ее использовать свой талант, никакие мои слова не заставят ее прекратить писать картины. Я хорошо это знаю.
«Или думаю, что знаю». Изабель искренне хотела верить своим словам и старалась не придавать значения эгоистичной мысли, возникшей в голове. Если Рашкин нашел другую художницу, способную снабжать его ньюменами, может, теперь ее создания будут в безопасности?
– Ты видела ее работы? – спросила она Кэти.
– Нет, но Джилли видела. По ее словам, это нечто ошеломляющее.
«Бедная девочка», – подумала Изабель.
– Ну так что же? – спросила Кэти. – Ты не находишь, что угроза твоим картинам со стороны Рашкина уменьшилась?
Изабель очень не хотелось огорчать Кэти, но она всё же отрицательно покачала головой. До тех пор пока она не будет абсолютно уверена, она не имеет права рисковать.
