– Конечно.
– Вам никогда не приходило в голову... обсудить с кем-то проблемы вашего характера? Может, доктор...
Она была почти уверена, что разразится следующий приступ ярости, но Рашкин только покачал головой.
– Посмотри на меня, – произнес он. – Я и внешне выгляжу как чудовище. Почему же внутри должен быть другим?
Иззи внимательно посмотрела на художника и с удивлением обнаружила, что продолжительное знакомство изменило ее первоначальное впечатление. Он больше не казался ей уродливым. Он был просто Рашкиным.
– Вовсе необязательно, – возразила она.
– Если ты действительно в этом уверена, я попробую.
– И вы примете помощь?
– Считай, что я пообещал, – кивнул Рашкин. – И спасибо тебе, Изабель.
– За что вы меня благодарите?
– За твое милосердие после всего, что я натворил.
– В таком случае, – сказала Иззи, – я буду продолжать приходить в студию.
– Не думаю, что это разумное решение. Доктор может оказаться бессилен, но даже если он поможет, нет никакой гарантии, что чудовище не будет вновь просыпаться, пока продолжается лечение.
– Если вы и впрямь намерены заняться собой, я тем более должна приходить. Я не могу позволить вам одному пройти через это.
Рашкин удивленно поднял брови.
– Ты так же благородна, как и талантлива, – сказал он.
На этот раз Иззи опустила голову, яркий румянец залил всё ее лицо.
– Я сегодня же позвоню своему врачу, – продолжал Рашкин. – Он направит меня к соответствующему специалисту. И всё же, я считаю, что мы должны расстаться хотя бы на несколько недель.
– Но...
Рашкин улыбнулся и погрозил ей пальцем:
– Ты слишком напряженно работала и заслуживаешь отдыха. Можешь вернуться после Нового года.
– С вами всё будет в порядке?
Рашкин кивнул:
– Если ты так в меня веришь, иначе и быть не может.
Следующий поступок Иззи изумил ее саму не меньше, чем Рашкина. Едва ли сознавая, что она делает, девушка шагнула вперед и поцеловала его в щеку.
– Счастливого Рождества, Винсент, – сказала она и скрылась за дверью.
В пятницу вечером в закусочной Финни было шумно и многолюдно. В воздухе плавали клубы дыма, и не только от табака. На сцене группа из четырех человек под названием «Кулаки» наигрывала попурри из ирландских мелодий, и небольшая площадка для танцев была до отказа заполнена молодыми людьми, исполнявшими некоторое подобие рила. Своеобразная интерпретация ирландского степа сопровождалась громкими одобрительными криками.
Иззи присоединилась к Кэти и Джилли, сидевшим за одним из столиков у задней стены, и некоторое время они все вместе просто слушали музыку, поскольку разговаривать в таком шуме было совершенно невозможно. Только когда музыканты удалились на перерыв, девушки смогли расслышать друг друга. Получив от официантки заказанный кувшин пива, они начали спорить о преимуществах и недостатках обучения в университете Батлера по сравнению с уроками у одного из состоявшихся художников. Иззи, единственная из всех троих, попробовавшая оба варианта, неожиданно для себя стала развивать одну из теорий Рашкина, что вызвало обвинение в пропаганде элитарности со стороны обеих ее подруг.
– В этом заключается ошибочность утверждений Рашкина, – говорила Джилли. – Никто не может оценивать искусство. Не существует никаких надежных критериев. Когда ты обращаешься к своему сердцу и не кривишь душой, ты в результате получаешь истинный шедевр. Пусть он необязательно кажется шедевром всем остальным, но в него вложено самое лучшее. Я считаю, это справедливо для любого вида творчества.
– Аминь, – заключила Кэти.
– Но без надлежащего владения техникой у тебя нет возможности даже пользоваться инструментами.
– Конечно, – согласилась Джилли. – Я говорила не об этом. Каждый может изучить технику, как и историю искусства и теорию живописи. Но нельзя научить человека должным образом применять полученные знания. Нельзя объяснить другому художнику, что именно он должен чувствовать своим сердцем и что должен выразить в своем произведении.
– Ты имеешь в виду талант, – сказала Иззи.
– Точно. Можно бесконечно развивать имеющийся талант, но научить ему нельзя.
По прошествии девяти месяцев Иззи почувствовала, что приближается в своих работах к овладению таинственным секретом Рашкина; она ощущала, как что-то словно открывается в ее душе, как будто с
