Через минуту-другую все мучения уже были позади. Можно одеваться. Рюдигеру выписали рецепт на мазь с гидрокортизоном.
– Если не будет улучшений, приходите через неделю.
Вот и все. Пока женщина мыла руки, Поммеренке быстро поблагодарил ее и откланялся.
С чувством громадного облегчения, но совершенно взбаламученный он выскочил на улицу и какое-то время бесцельно слонялся по городу. В конце концов, Рюдигер взял себя в руки, нашел аптеку и купил мазь, которая стоила почти двадцать марок. Вернувшись на работу, он зашел в туалет и попробовал лекарство.
Даже за письменным столом Поммеренке не сразу восстановил внутреннее равновесие. Перед глазами продолжала стоять картина пережитого позора. Отгоняя ее, Рюдигер принялся систематически изучать те номера газеты, где среди авторов значился Феликс Бастиан.
Со всевозрастающим интересом Рюдигер читал статьи Бастиана в регулярной колонке редактора, где он брал на мушку «отцов города». Статьи острые, ядовитые. Написаны с блеском. Их можно подать как важные косвенные доказательства антиконституционных взглядов Бастиана, хотя непросто отобрать уличающий материал. Лишь к концу рабочего дня забрезжила конкретная зацепка. «Шип» поместил объявление, что сегодня вечером состоится собрание, где Феликс Бастиан выступит с речью против деятельности «серых волков» и об исламских школах района.
Какое дело Бастиану до турок?
Звонок Томбергу в отдел «Иностранные экстремисты» кое-что прояснил. В районе, где работал Бастиан, за последнее время участились стычки между правыми и левыми турецкими экстремистами.
– Сегодняшнее собрание тоже пахнет скандалом, – предупредил Томберг.
Поммеренке распорядился послать сотрудника для наблюдения. Причем просил выделить толкового работника, профессионала из «конторы», а не внештатника. Нужны результаты, которым можно дать ход.
Без пяти четыре Рюдигер опять сложил газеты в аккуратную стопку. Напряженная работа не смогла изгладить из памяти пережитого унижения. Он решил идти прямо домой, как следует вымыться и тщательно обработать трещину мазью. Может, завтра удастся заняться делом в полную силу.
14
Мучения продолжались. Каждый раз он едва успевал до туалета. Теперь у Рюдигера приступы бывали не только утром, но и днем. Захлопнув в последний момент дверь кабинки, он подолгу сидел на стульчаке с понурой головой, подпирая ее ладонями. На какое-то время (до следующего утра) наступало облегчение, но настроение было скверное и совершенно нерабочее. Больше всего страдало его уязвленное самолюбие.
А тут еще Барбара с гордостью сообщила, что Конни, которому недавно исполнился год, днем остается сухим.
Понятно, что Рюдигер постеснялся рассказать жене о своих страданиях и каждодневной борьбе с собственным организмом.
Теперь Рюдигер постоянно прислушивался к себе, это стало едва ли не главным его занятием. Однако и университетская жизнь по-прежнему его интересовала. Студенческое движение распалось на многочисленные группировки с довольно-таки похожими названиями. Почти в каждом присутствовало слово «социалистический» или даже «коммунистический», тем не менее группки страшно враждовали друг с другом, не жалея в обличениях самой отборной брани.
Публичные дискуссии чем-то притягивали к себе Рюдигера. Несмотря на скверное самочувствие, он ходил на собрания и следил за разыгрывавшимися там сражениями диадохов, но не всегда понимал, о чем, собственно, спор. Он старался хотя бы угадать, какую именно группу представлял тот или иной оратор. Иногда в этом помогали чисто формальные признаки.
Рюдигер только сейчас понял, насколько прав был Бастиан несколько лет назад. Феликс тогда сказал, что у многих людей по манере говорить можно догадаться, с кем они общаются или дружат. В пример он привел сестру:
– Когда у нее появляется новый кавалер, она сразу подхватывает его любимые словечки и вообще меняет свой лексикон. Например, сейчас за ней ухаживает берлинец, поэтому у нее самой уже слышится берлинский диалект.
Рюдигер часто узнавал членов одной и той же группы по манере выражаться. Они говорили одинаково: например, начинали каждую фразу словом «значит» или «значит, вот». Это настолько резало ухо, что Рюдигеру казалось, что следующий оратор обязательно передразнит своего соперника, закончившего выступать.
Ребят Феликса Бастиана он отличал легко. Во времена антиавторитарного движения Бастиан, ставший теперь председателем всеобщего студенческого комитета, на всех собраниях твердил о союзе с рабочим классом. Многие его не понимали. Сегодня его противников приводил в негодование призыв сотрудничать с профсоюзами. Они не хотели даже слышать об этом. Профсоюзные боссы сами разъезжают на «мерседесах», а нынешние профсоюзные предприятия ничем не отличаются от капиталистических. Профсоюзы действуют заодно с правительством.
– Хватит! – орал сосед Рюдигера. – Нам профсоюзные боссы не нужны.
«Верно!» – думал Рюдигер. Он внутренне был на стороне противников Бастиана. Дед тоже всегда называл профсоюзников толпой, улицей. Значит, и ему профсоюзы были ни к чему. А ведь дед больших чинов не имел.
Враждующие между собой группировки проявляли удивительную солидарность в борьбе против товарищей Бастиана, которых они именовали «ревами». Это звучало как «предатели».
Рюдигер не знал, что означает это слово, но понимал – его адресуют именно Бастиану и его сторонникам «Он так и не рискнул попросить у кого-либо объяснений. Позднее, на курсах по марксизму- ленинизму, ему растолковали, что «ревы» – это сокращение от слова «ревизионисты».
В книжном магазине Рюдигер полистал политический словарь, делая вид, будто собирается его купить, нашел нужное место и прочитал: «Ревизионисты требуют пересмотра теоретических и политических основ марксизма, чтобы выхолостить революционное содержание научного мировоззрения пролетариата и
