Пароли взял со стола какую-то книгу, открыл ее и, подавая madame де Жеврэ, сказал:
— Потрудитесь почитать.
Старушка схватила книгу и принялась бегло читать.
— Да ведь это чудо!! Это настоящее чудо! — воскликнул судебный следователь. — О, дорогой доктор! Как я вам благодарен! И чем я могу когда-нибудь отплатить вам за такое благодеяние?
— Пожалуйста, не будем говорить об этом! Я слишком счастлив тем счастьем, которое я вам дал! Позвольте мне теперь дать вашей матушке несколько наставлений относительно употребления этих стекол.
— Пожалуйста, доктор, сделайте одолжение. Я буду строго следовать вашим советам.
— Прежде всего необходимо избегать усталости, и поэтому в течение первых дней я попрошу вас пользоваться как можно умереннее вашим вновь возвращенным зрением. Не читайте вовсе или же читайте как можно меньше, пока.
— Я начну читать только тогда, когда получу на это ваше позволение.
— В продолжение двух недель по крайней мере, считая от сегодняшнего дня, избегайте слишком яркого света. Впрочем, через две недели, а может быть и раньше, я буду иметь честь снова посетить вас.
— Ради Бога, приходите почаще, доктор. Ваши визиты для меня настоящее счастье, — говорила madame де Жеврэ, крепко сжимая в обеих руках руки, обагренные кровью Жака Бернье. — Для меня всегда будет большой радостью принимать вас и видеть. Моей жизни не хватит для того, чтобы выразить вам признательность!
Пароли поклонился и почтительно прижал к губам еще красивые руки своей пациентки.
— Дорогой доктор, — обратился к Анджело судебный следователь, — я попрошу вас теперь последовать за мной в кабинет. Я хотел бы поговорить с вами.
— К вашим услугам.
Новые друзья вошли в кабинет и уселись.
— Нам нужно поговорить о весьма важных делах, доктор, — заговорил де Жеврэ. — Но прежде всего, какую сумму я должен вам? Какая бы ни была эта сумма, она, конечно, никогда не окупит услугу, которую вы нам оказали.
— Прошу вас, сударь, вовсе не думать об этом! — возразил Пароли.
— Однако…
— Прошу вас, не настаивайте! Ваша настойчивость была бы мне крайне тяжела. Вы мне ничего не должны, и я ровно ничего от вас не возьму. Я очень рад, что нас свело обстоятельство, в котором я мог быть вам полезен. Должен сказать, что питаю к вам глубочайшее уважение, и поэтому, в вознаграждение за оказанную услугу — я говорю вашими словами, — я прошу у вас одного только — вашей дружбы… если, разумеется, вы считаете меня достойным ее.
— Да, доктор, милый мой, она всецело принадлежит вам! — порывисто воскликнул судебный следователь.
— Значит, я должен быть благодарен вам, а не вы, теперь вы сами видите это! — сказал Пароли, горячо пожимая протянутые руки Ришара де Жеврэ. — А теперь поговорим о том, что вы хотели мне сказать.
— Прежде всего, один вопрос…
— Какой именно?
— Устроили ли вы у себя в доме mademoiselle Сесиль Бернье?
— Да, со вчерашнего вечера она занимает там маленькую комфортабельную квартирку. Она переехала вместе со своей старой служанкой, у которой родилась на руках и которая к ней страстно привязана. Mademoiselle Сесиль не может обойтись без нее.
— Тем лучше! Я был вместе с господином Вениамином Леройе у председателя суда первой инстанции. Завещание несчастного Жака Бернье было вскрыто.
— Оно то же, что и черновик?
То же самое. Оно положено пока в конторе нотариуса Мегрэ, в Париже. Я официально занялся учреждением и составом опеки над mademoiselle Бернье. Да, забыл сказать, что нотариус Мегрэ — корреспондент дижонского нотариуса. Затем я виделся с мировым судьей. Он немедленно позаботится о созыве семейного совета. Формальности будут сокращены и упрощены настолько, насколько это возможно. Расположены ли вы продолжать ваше доброе дело и заботиться об этой девушке, так рано осиротевшей из-за жестокости судьбы?
— На этот вопрос я вам отвечу, а пока мне нужно сообщить вам нечто очень, очень для меня важное.
— Говорите, милый друг. Вы ведь позволили мне называть вас этим именем?
— Оно глубоко радует меня, я горжусь им!
— В чем же дело?
— Вчера, после нашего визита к вам, я имел продолжительный разговор с mademoiselle Бернье, разговор интимный, вроде исповеди. Он был совершенно необходим, так как одно обстоятельство, незаметное для судьи, не могло ускользнуть от моих глаз.
— Серьезное обстоятельство? Какое же?
— Теперешнее состояние mademoiselle Бернье.
— Ее теперешнее состояние? Я вас не понимаю!
— Вы не заметили, какое у нее изнуренное лицо?
— Заметил и приписал это обрушившимся на нее горестным событием.
— А я приписал это другой причине, расспросил ее, и она со слезами призналась…
— В чем?
— В том, что готовится стать матерью.
У судебного следователя вырвался жест изумления.
— Mademoiselle Бернье готовится стать матерью?
— Да, месяца через четыре можно ожидать появления на свет ребенка.
— О, несчастная девушка!
— Да, очень несчастная, и гораздо более несчастная, чем преступная. Единственный и настоящий виновник ее несчастья — человек, у которого нет ни сердца, ни чести, подлец, без зазрения совести воспользовавшийся неведением девушки, ее беззащитностью и слабостью.
— Что это за человек?
— Сесиль Бернье отказалась назвать его имя.
— Почему же она за него не выйдет?
— Потому что в настоящее время она питает к нему столько же отвращения, сколько и презрения. Она судит о нем так, как давно следовало бы судить, и ни за что в мире не хочет стать его женой.
Анджело Пароли глубоко вздохнул и продолжал:
— Хотя я давно подозревал правду, но старался не верить свидетельству собственных глаз, сомневался в том, что было очевидностью. Но, увы, признание Сесиль подтвердило мои подозрения. Бедное дитя созналось в своей ошибке. Я страдал… Жестоко страдал…
Последние слова он произнес дрожащим голосом, со всеми признаками живейшего волнения.
Судебный следователь посмотрел на Анджело с удивлением.
— Вы страдали? — повторил он.
— Больше, чем могу выразить.
— А я думал, что вы знаете mademoiselle Бернье только два дня!
— И вы не ошиблись!
— Значит, у вас была какая-нибудь другая причина интересоваться этой девушкой, кроме обыкновенного человеколюбия?
— Да, у меня была причина.
— Могу я спросить, какая именно?
— Я колеблюсь отвечать вам.
— Да разве я не друг вам? А ведь дружба требует полного доверия!
