игрока и, подскочив к бойцам, в свою очередь бросились на Оскара Риго.
Сухарь оказался вполне на высоте той дружбы, которой его удостоил Риголо. Видя, что на одного нападают трое, он бросился в битву.
Внезапно, и неизвестно откуда, в воздухе засверкали ножи, и драка грозила перейти в настоящее побоище.
В погребах царил адский хаос.
Посетители сбежались со всех сторон и окружили сражающихся.
Не прошло и двух минут, как Сухарь получил сильный удар ножом в плечо.
Одна из женщин, любовник которой принимал участие в драке, тоже захотела было вступиться, но и ей в руку вонзился чей-то нож.
Женщина заорала и, вся залитая кровью, бросилась на лестницу, быстро взбежала по ней, пролетела по верхним комнатам и, выскочив на улицу, завизжала самым отчаянным голосом:
— Помогите! Помогите! Там режут! Убивают!
Хозяин, предупрежденный слугами, стоял у двери, ожидая прихода полиции, за которой уже послал.
А между тем в подвалах шла самая отчаянная свалка. Сухарь упал с проколотой грудью.
Оскар Риго дрался с упорным бешенством, но честно, не пуская в ход ножа и довольствуясь тем, что подставлял фонари и разбивал носы, замечательно ловко боксируя на французский манер.
Вдруг раздался крик:
— Полиция!!
И в подвалы «Сковородки» ворвалось около двенадцати полицейских агентов. Некоторые из них были в форме, другие — в штатском, но у всех без исключения в руках были револьверы.
— На «рыжую»[1]! — заорало несколько голосов.
И толпа негодяев с ножами в руках бросилась на полицейских. Во главе последних шли Казнев и Флоньи.
Спичка поднял револьвер и прицелился.
Негодяи подступали все ближе и ближе. Теснимый со всех сторон, Флоньи выстрелил. Стоявший около него разбойник тяжело рухнул на пол.
Что касается Казнева, он не имел при себе оружия, но схватил за шиворот первого подошедшего негодяя и встряхнул его в воздухе, как шестилетнего ребенка.
Пока правая рука его действовала таким образом, левая тоже не оставалась в бездеятельности. Она крепко ухватила Оскара Риго, очень обрадованного этим неожиданным вмешательством, которому он, очевидно, был обязан жизнью.
Но, к несчастью, Казнев, не зная, в чем суть дела, принял его за одного из зачинщиков и, крепко держа за руки, не выпускал ни на минуту.
Испуганные несколькими револьверными выстрелами, бандиты отступили и трусливо сбились в угол.
— Первый, кто двинется с места, берегись! — кричал Казнев. — Голову размозжу!!
Но никто и не думал двигаться, тем более что на помощь подоспевали все новые и новые полицейские агенты.
— Да выпустите вы меня, черт вас побери! — заревел Оскар. — Ведь я ничего не сделал! Ровно ничего!! Меня же хотели убить!
Железные пальцы Светляка разжались.
Освободившийся Риго встряхнулся раза два, потом, указывая на Сухаря, который корчился от боли на покрытом кровью полу, воскликнул:
— Они убили моего товарища, но, не подойди вы, уж я бы их здорово отделал! Честное слово Оскара Риго!
Услышав это имя, Светляк и Спичка обменялись долгими выразительными взглядами, в которых выражалось все упоение неожиданного торжества.
— А-а, так тебя зовут Оскар Риго, мой голубчик? — обратился к носильщику Казнев.
— Именно так, по прозвищу Весельчак.
Тут агент снова схватил Оскара за шиворот и, тряся его, как вишню, сказал:
— Вот это очень кстати, мой милый! Представь себе, что ради тебя мы обегали все притоны Парижа.
— Вы меня искали? — воскликнул изумленный Риго.
— И даже очень усердно.
— Чего вам от меня нужно?
— А нам нужно тебя схватить, голубчик! Вот ты и попался! Теперь иди-ка за нами!
— Идти за вами? Вы меня арестуете? — повторил окаменевший от изумления носильщик, и его опьянения мигом как не бывало. — Ведь я вам, кажется, ясно говорю, что не я нападал, а, напротив, меня хотели пристукнуть.
— Сегодня, может, ты и не виноват. Нет правил без исключения, — смеясь, заметил Казнев. — А все- таки мы тебя схватим.
— Но почему? Зачем? По какому праву? Ведь я ровно ничего не сделал! — отчаянно кричал Оскар Риго.
— Ну, довольно, довольно! Поговорил, и будет! Пора и перестать! У нас есть открытый лист, чтобы арестовать тебя. А объясняться уж ты будешь с самим следователем, если пожелаешь.
— Тут ошибка! Никаких дел у меня не может быть ни с каким следователем! Белее снега Оскар Риго! Пожалуй, и лентяй, и болтун, и шалопай немного, но человек прежде всего честный!
— Ну, хватит болтовни! — резко проговорил Спичка. — Иди за нами по доброй воле, не то мы велим связать тебя, а коли нужно будет, так и отнести, куда следует.
— Совершенно бесполезно нести меня! Я скандалов не люблю. Но я такой человек, что сумею доказать вам, какая куча дураков все те, кто служит в «рыжей»! Я напишу в газеты! Это незаконный арест! Я буду просить компенсации за это! Меня хотят убить, а вы меня же и арестовываете! Уж вы, кстати, по дороге, сведите меня и на гильотину!
— И это может случиться, — спокойно заметил Казнев.
— А впрочем, я не умру, если просплю одну ночь в тюрьме! Завтра утром сами увидите, что промахнулись, и отпустите на все четыре стороны, да еще и извинитесь при этом.
— Вот болтун-то! — воскликнул Казнев, окончательно выйдя из терпения, и, схватив носильщика поперек тела, приподнял его и понес вверх по лестнице. Флоньи шел следом, не отставая ни на шаг.
Остальные агенты усмирили бушующую толпу и задержали подозрительных посетителей «Сковородки», ожидая прихода полицейского комиссара, за которым уже давно было послано.
Он явился наконец с целой свитой полицейских.
Всем пленным произвели смотр. Отделив самых подозрительных, связали попарно и под усиленным караулом отправили в тюрьму.
Сухарь находился в самом жалком состоянии.
Его подняли, всего окровавленного, хрипящего, положили на носилки и отнесли в больницу, где и оставили до распоряжения суда.
На улице Казнев опустил Оскара Риго на землю и, привязав ему к руке веревку, взял другой конец, заставив следовать его за собой.
Путь недолог от улицы Арфы до префектуры, и поэтому они дошли быстро.
Агент отворил дверь письмоводительской и втолкнул в нее Оскара Риго.
— Послушайте! — воскликнул тот. — Так это вы, значит, всерьез? Вы видите, что я кроток, как овца, и вы меня все-таки хотите прихлопнуть?
Казнев и не думал трудиться отвечать на воззвание носильщика, а что-то тихо сказал письмоводителю и затем, обращаясь к одному из сторожей, прибавил:
— В одиночную камеру этого голубчика, пожалуйста.
— Слушаю, — ответил сторож и, обращаясь к Оскару, крикнул: — Эй, ты! Иди-ка сюда! Тебя, еще надо обыскать!
