— Это две начальные буквы моего имени и фамилии: «С» и «Р», перевитые цветочным венком, чтобы заменить корону маркизов или графов.
Софи заперла дверь сарая и направилась вместе с Оскаром к дому.
В конце декабря темнеет в четыре часа, но можно еще было рассмотреть обстановку и расположение комнат. Оскар, не видавший на своем веку ничего лучшего, пришел в восторг.
— Да Тюльери не лучше меблирован! Неужели ты и мебель продаешь?
— Да.
— А за сколько ты хочешь продать все?
— За пятьдесят тысяч франков.
Ночь вступала в свои права. Софи заперла двери и пошла с братом обратно.
— Будь я на твоем месте, я не был бы спокоен, — сказал Оскар.
— Почему?
— Я бы боялся, что в одну прекрасную ночь украдут мебель.
— Ба! О дачных мошенниках здесь и слуху нет: мне бояться нечего.
— А я все-таки нанял бы сторожа.
— Ему надо платить, а к чему попусту бросать деньги?
Брат и сестра зашли на обратном пути к господину Демишелю.
— Очень сожалею, сударыня, что не застали меня, прошу извинить, — сказал он. — Вы получили от меня записку?
— Сегодня утром. Вы пишете, что нашелся покупатель?
— Да, и серьезный. Но он требует уступки.
— Сколько?
— Десять тысяч франков. Он дает сорок тысяч. Согласны?
— Ни за что!
— Он отдаст наличными.
— Все равно, я не уступлю ни гроша. Я хочу пятьдесят тысяч или не продам.
— В таком случае подождем других охотников.
— Уж лучше так! Вот ключи.
— Вы ходили туда?
— Да.
— Все ли в порядке?
— Все как следует.
Приближался час отхода парижского поезда; Софи и Оскар простились с хозяином и направились к станции. В четверть седьмого они прибыли в Париж. Мариетта приготовила для Оскара обед, о котором он мечтал. Носильщик уписывал за обе щеки. Софи и Мариетта восхищались его прекрасным аппетитом!
— Сегодня ты переночуй в первом попавшемся отеле, — сказала Софи после обеда, — а завтра займись поисками комнаты.
Рене Дарвиль и Леон Леройе пообедали на улице Риволи у жены нотариуса Мегрэ, но самого хозяина не дождались. В половине десятого они расстались с гостеприимной хозяйкой и отправились на свою квартиру. Леон осмотрел свою комнату и, найдя все прекрасным и удобным, поблагодарил Рене за хлопоты, затем сел на стул с унылым видом.
— Устал? — спросил его друг.
— Телом я не утомлен, но душа болит… я страдаю.
— В самом деле, меня поразила твоя бледность. Что с тобой?
— Если ты мне задаешь такой вопрос, значит, ничего не знаешь… — прошептал Леон.
— Я ровно ничего не знаю. Что случилось?
— Со времени твоего приезда в Париж думал ли ты об убийстве Жака Бернье?
— Я случайно слышал о нем при таких обстоятельствах, о которых сообщу тебе впоследствии.
— Так ты знаешь, кого обвиняют в преступлении?
— Да… некоего Оскара Риго…
— Оскара Риго? — повторил Леон с сильным изумлением. — Может быть, как соучастника. Но знаешь ли ты, кого обвиняют в подготовке и руководстве?
— Нет.
— Анжель Бернье!
— Но это невозможно!
— Однако же так.
— Но это лишено здравого смысла. Кто тебе сказал?
— Мой отец, а он слышал от самого следователя де Жеврэ.
— Сколько раз подозрения падали на невиновных! — возразил Рене Дарвиль.
— По-видимому, против madame Бернье собрали веские улики.
— Но как часто все это оказывается в конце концов ложью!
— Во всяком случае, все против меня: Эмма-Роза — в самом деле незаконная дочь Анжель Бернье, которая, как ты и предполагал в Сен-Жюльен-дю-Со, дочь Жака Бернье, сперва им признанная, а потом отвергнутая. Уже это одно препятствовало бы исполнению моих планов. Но к этому я был готов, я бы не уступил, просил бы, умолял! Но теперь все погибло! Между нами — непроходимая пропасть… Если бы только отец узнал, что я хочу жениться на дочери Анжель Бернье, обвиняемой в отцеубийстве, он бы отрекся от меня и проклял навеки. А я люблю Эмму-Розу, без нее мир для меня — пустыня!
Сильно взволнованный горестным признанием друга, Рене взял его за руки и дружески пожал.
— Ну полно, дорогой Леон, — сказал он, — к чему это уныние и отчаяние? Не следует так скоро терять надежду. Может быть, в настоящую минуту madame Анжель уже свободна, завтра мы сходим к ней в Батиньоль и узнаем о положении дел.
— Завтра утром я должен идти к господину Мегрэ, который вернется домой ночью, и освобожусь только после полудня.
— Так пойдем вечером!
— Где мы встретимся?
— Я тебя буду ждать здесь с трех часов.
— Ах, какое счастье увидеть Эмму-Розу! — воскликнул Леон.
— Отдохни ночь хорошенько…
Сын дижонского нотариуса пожал руку Рене, прошел в свою комнату и лег в постель, но, несмотря на усталость, томился несколько часов — мысль об Эмме-Розе не давала ему покоя.
С самого раннего утра Луиджи отправился к барышнику и купил недорого пегую старую лошадь, еще довольно бодрую.
— Я заплачу деньги сейчас же, — сказал он, — но возьму лошадь завтра утром.
Луиджи расплатился, взял расписку и пошел прямо в лечебницу. Первым делом он взял перо, лист бумаги и твердым, но не своим почерком написал следующие строки:
«
