— Увы, вы принуждены будете вернуться сюда и добровольно сесть под арест, потому что в противном случае вас доставит сюда полиция.
Две крупные морщины прорезали лоб Анжель. На лице ее выразилось безграничное отчаяние.
Вдруг это выражение исчезло.
Она подняла голову, в ее чудных глазах зажглось яркое пламя, и она воскликнула:
— Что мне до того, что у меня так мало времени! Бог знает, что я невиновна. Он придет на помощь!
— Я помогу вам всеми силами, всей своей властью. Располагайте мною!
— Мерси! — просто проговорила Анжель и затем спросила: — Могу я снова поселиться в своей квартирке на улице Дам?
— На это и рассчитывать нельзя, потому что печати еще не сняты.
— А деньги, которые у меня взяли, будут мне возвращены?
— До тех пор, пока ваша невиновность не будет доказана, — нет.
— В таком случае, что же я смогу сделать? Я, лишенная всякой возможности действовать? Не имея положительно никаких ресурсов!
— Да разве я не сказал уже вам, что вы можете рассчитывать на меня? — И, подавая ей бумажник, барон прибавил: — Вот, возьмите десять тысяч франков.
Анжель колебалась.
— Вы не имеете права отказываться. Подумайте, ведь дело идет о спасении нашей дочери! Мы должны найти ее и отомстить за нее, за живую или мертвую! Полноте, оставьте всякие колебания!
— Да, вы правы! Я принимаю…
— Благодарю вас, — просто сказал барон.
— А где же я буду жить?
— В доме, где я живу. Над моей квартирой есть маленькая меблированная квартирка. Она не занята, и вы можете переехать туда.
— Хорошо. Я буду ближе к вам и таким образом буду иметь возможность привести к вам скорее мою дочь… нашу дочь…
Пять минут спустя Анжель выходила вместе с товарищем прокурора из тюрьмы Сен-Лазар, дверь которой тяжело захлопнулась за ними.
Почувствовав себя на свежем воздухе, увидев проходивших и проезжавших, Анжель Бернье была не в силах совладать со своим волнением.
— Что вы делаете для меня теперь, — проговорила она, обращаясь к Фернану, — изглаживает из моей памяти все дурное. Верьте, что я вам благодарна от глубины души.
Голос ее дрожал. Она зашаталась и упала бы, если бы сильные руки барона не поддержали ее.
Фернан заботливо усадил Анжель в карету.
— Улица Дам, 108, — сказала она кучеру.
Он пошел по улице Сен-Дениского предместья и взял карету, которая привезла его на улицу Невер.
Увидев его, Леон в порыве нетерпения бросился навстречу.
— Ну что, сударь, — с живостью спросил он, — удалось ли вам?
— Да.
— Значит, madame Бернье?…
— Свободна!
— Наконец-то! Где же она теперь? Что делает?
— Бедная мать уже принялась за поиски! Оставив меня, она поехала в Батиньоль на улицу Дам, к своей служанке Катерине.
Затем барон поехал в префектуру осведомиться у начальника сыскной полиции, не удалось ли напасть на след девушки.
Но в рапортах полицейских агентов не было ничего, что бы могло дать надежду на возможность скорого успеха.
«Раз полиция ничего не может сделать, что же сделает Анжель?» — подумал барон и вернулся домой в самом мрачном отчаянии.
Анжель Бернье составляла план своего похода, сидя в быстро мчавшейся карете.
Увидев свою лавку с закрытыми ставнями, Анжель почувствовала, что сердце ее сжалось — столько горьких воспоминаний пробудил в ней этот печальный вид. Слезы градом полились по ее бледным щекам.
Карета остановилась перед домом 108.
Анжель вышла, сделав нечеловеческое усилие, чтобы совладать с душившим ее волнением.
Давно зная, где находится комната ее верной служанки, она не спрашивала у консьержки, куда ей идти, и пошла вверх по лестнице с необычайной быстротой. Наконец она дошла до комнаты Катерины.
Ключ был в двери!
Анжель слегка стукнула в дверь, потом повернула ключ и вошла.
Катерина обернулась на шум.
Она разом узнала свою барыню и вскрикнула от ужаса, удивления и радости.
Они бросились друг к другу и долго и молча плакали.
— Наконец-то, — нашла силы вымолвить бедная Катерина, продолжая горько плакать.
Анжель собралась с духом и проговорила:
— Эта свобода временная, которую мне дали из жалости, потому что меня по-прежнему обвиняют и я по-прежнему нахожусь на подозрении. Ты понимаешь, что я должна знать все, все, положительно все. Припомни, что происходило у нас в доме.
Катерина не могла рассказать бедной матери ничего, кроме того, что она уже говорила Леону Леройе и Рене Дарвилю.
Анжель слушала старуху с лихорадочным вниманием. Но ни один луч света не мелькнул в рассказе Катерины.
— И с тех пор никаких известий? — проговорила Анжель.
Катерина с грустью покачала головой.
— Ты везде ходила, везде расспрашивала?
— Везде.
— И нигде ничего не узнала?
— Кроме того, что я вам уже рассказала, нигде ничего. Говорят, что около двух часов перед нашим домом остановилась какая-то желтая карета, вовсе не походившая на наемную. Что в эту карету села молоденькая девушка и что там ее ждал какой-то человек, лица которого нельзя было рассмотреть.
— Ей устроили западню, в этом нельзя сомневаться ни минуты, — проговорила как бы про себя дочь Жака Бернье. — Я сама начну теперь розыски в нашем квартале. Ну, а пока что перейдем к другому вопросу. Ты знаешь, за что меня арестовали и какое страшное обвинение предъявили?
— Увы, знаю!
— Ты знаешь единственное основание, на котором покоится это обвинение?
— Да, записная книжка, найденная в вазе с цветами в вашей спальне.
— Вот по поводу этой-то книжки я и прошу тебя призвать на помощь всю твою память.
— Я сказала полицейским, что не я нашла эту книжку и что даже никогда не видела ее раньше, и это истинная правда.
— Разумеется! Но книжка сама прийти не могла?!
— Я никогда никого не впускала без вас в вашу квартиру.
Катерина опустила голову и, сдвинув брови, добросовестно припоминала. Вдруг она вздрогнула.
— Ты припоминаешь? — вскрикнула Анжель, у которой даже дух захватило от волнения.
