доверю ей свою тайну… Я знаю, что она мне не изменит… Она поможет мне… Да, но она может только скрыть мой позор, но никак не уничтожит его следы.
К кому же, куда мне обратиться?
Я знаю, что могу быть спасена… Но откуда придет спасение? Кто придет мне на помощь в эту ужасную для меня минуту?
Доктор откажет, даже, может быть, выдаст меня… да, кроме того, я ни за что и никогда не осмелюсь обратиться к доктору. Я знаю, есть женщины, которые за деньги спасают несчастных, подобных мне, девушек. Я непременно должна посоветоваться с одной из них. Говорят, у нас тут по соседству живет одна… Бригитта говорила о ней намеками, но я все-таки хорошо поняла, в чем дело. Я пойду к ней. Деньги, которые я получила сегодня утром от отца, уйдут на это дело.
Что до него, — заключила Сесиль голосом, в котором от злости и ненависти слышалось почти шипение, — что до него, который был причиной всех моих несчастий и которому я имела глупость сообщить о своем положении, — ему я скажу, что ошиблась. Поверит он мне или не поверит, до этого мне нет никакого дела! Во всяком случае, все теперь должно быть между нами кончено. С сегодняшнего дня я его больше не знаю! Он для меня чужой! Продолжать видеться с ним — значит скомпрометировать себя еще больше, а я этого не желаю! Отец будет здесь через десять дней, и я хочу, чтобы к этому времени исчезли все следы прошлого, которое больше никогда не возвратится!
Сесиль сложила письмо, вложила в него банковский билет, всунула все это обратно в конверт и положила на ночной столик рядом с постелью.
Затем она позвонила Бригитте, и та немедленно вошла.
— Mademoiselle звали меня? — спросила добрая старушка.
— Да, моя милая Бригитта.
— Что прикажет барышня?
— Прошу тебя, приготовь завтрак раньше обычного. А потом я выйду. Мне надо зайти в два места.
— К которому часу барышня велит приготовить завтрак?
— Часов в десять или в половине одиннадцатого.
— Это очень легко.
— Я сейчас встаю и буду одеваться.
— Барышня, вероятно, получила известие от monsieur Бернье?
— Да, и даже очень хорошие известия.
— Monsieur скоро вернется?
— Дней через десять. Впрочем, мы переговорим об этом после. Мне надо сообщить тебе кое-что… чего ты совершенно не ожидаешь. Мы поговорим серьезно… Но теперь, самое главное, дай мне позавтракать как можно скорее.
— Иду, иду, барышня.
Бригитта поспешно вышла.
Сесиль встала и выбрала из своего очень скудного гардероба самое темное, простое платье.
Она была уже совершенно готова, когда ровно в четверть одиннадцатого Бригитта пришла сказать, что завтрак готов.
Молодая девушка не сидела за столом и получаса.
В три четверти одиннадцатого она надела шубку, шляпу, опустила на лицо густую вуаль, надела перчатки, вложила конверт с письмом и деньгами в записную книжку, сунула ее в муфту и вышла из дома.
Она пошла по направлению улицы Клиши, сделав несколько шагов, вошла в большую фруктовую лавку, где Бригитта обыкновенно закупала провизию и где ее знали в лицо.
За кассой сидела сама хозяйка.
Она встретила Сесиль любезной улыбкой и спросила, что ей угодно.
— Не будете ли вы так любезны разменять мне билет в тысячу франков, сударыня?
— С удовольствием, только я вам дам бумажками: у меня золота больше нет.
— Мне все равно, дайте хоть бумажками.
Молодая девушка вынула из записной книжки письмо отца, оттуда банковский билет и положила его на конторку.
Лавочница открыла кассу, достала десять стофранковых билетов и дала их Сесиль.
Молодая девушка разделила деньги на две равные части. Пять билетов она вложила обратно в письмо, а другие пять сунула между листками книжки.
Она поблагодарила любезную лавочницу и, выйдя, пошла по прежнему направлению. Она внимательно разглядывала дома, как бы ища какого-либо указания или вывески.
Не доходя до улицы Клиши, она вдруг остановилась. Против нее находилась лавка, фасад которой был выкрашен черной краской с желтыми ободками.
Над дверью висела черная же вывеска, на которой громадными желтыми буквами было написано:
«МОСКАТЕЛЬНАЯ И ТРАВЯНАЯ ЛАВКА»
На замерзших окнах стояли банки, флаконы, пучки сухих трав.
Сесиль на минуту как бы в нерешительности остановилась, но минута эта была очень коротка.
Она перешла через дорогу, отворила дверь и вошла. Густая вуаль скрывала ее лицо. Не будь этой вуали, мертвенная бледность непременно бросилась бы в глаза.
Когда Сесиль отворила дверь, в. лавке раздался звон колокольчика.
При звуке последнего из маленькой комнатки, соседней с лавочкой, вышла женщина лет пятидесяти и пошла навстречу молодой женщине, которая уже затворила за собой дверь.
Сесиль остановилась в страшном смущении.
— Что вам угодно, сударыня? — обратилась к ней пожилая женщина.
— Это ваша собственная лавка? — дрожащим голосом обратилась к ней Сесиль.
— Нет, сударыня, я только служанка madame Анжель. Но я часто заменяю мою госпожу и поэтому могу услужить и вам.
— Нет, благодарю, я желала бы поговорить с самой madame Анжель.
Служанка с любопытством посмотрела на Сесиль Бернье, как бы желая взглядом проникнуть за вуалетку, и сказала:
— Значит, вы пришли по личному делу?
— Да, по личному.
— Дело в том, что madame Анжель теперь нет дома.
— Но, вероятно, она скоро вернется?
— Напротив, она вернется очень не скоро. Она будет к десяти часам вечера, никак не раньше.
— Мне непременно нужно ее видеть.
— У вас, вероятно, очень спешное дело?
— Да, и даже очень спешное.
— В таком случае, сударыня, я попрошу вас зайти сегодня вечером в десять часов еще раз.
— Я приду.
— Наверное?
— Да.
— Я потому спрашиваю, что, если барыня вернется немного раньше, я предупрежу ее, и она подождет вас.
— Да, прошу вас, предупредите ее.
— Угодно вам сказать ваше имя, сударыня?
— Это совершенно бесполезно, потому что ваша госпожа меня вовсе не знает.
С этими словами Сесиль вышла и отправилась прямо домой.
— Уже вернулись, барышня? — несколько удивившись, встретила ее Бригитта, которая вовсе не
