одеяле.
Эмма-Роза с трудом открыла глаза, но тотчас закрыла их и снова откинула голову
— Вам больно от света, дитя мое? — спросил доктор, и брови его слегка нахмурились.
— Да, он как будто жжет меня, — ответила Эмма-Роза слабым голосом.
— Действительно, свет слишком яркий. Необходимо опустить занавески.
Madame Дарвиль поспешила исполнить его приказание.
— Как вы себя чувствуете? — снова обратился доктор к Эмме-Розе.
Девочка приложила ко лбу руки и проговорила:
— Очень болит голова.
— Глухая, тупая боль, да?
— Нет.
— Резкая? Колет?
— Да.
— Не беспокойтесь! Это совершенно естественно. Мною уже приняты меры, так что боль должна скоро пройти. Вам стоит только исполнять в точности мои предписания, а главное, стараться ни о чем не думать.
— Я не могу, — ответила Эмма-Роза. — Есть нечто, или, вернее, некто, о ком я думаю беспрестанно.
— Кто же это?
— Моя мама.
Анжель задрожала от этих слов, как от действия электрического тока, и прижала одну руку к сердцу, чтобы заглушить его биение, а другую поднесла к губам, так как боялась громко закричать.
— Маму предупредили? — продолжала девушка. — Она знает, что со мной случилось?
— Да, дитя мое.
— Ну, тогда, значит, она скоро приедет. Она уже едет. Когда она будет здесь?
— Очень скоро.
— Это не ответ. Я хочу знать, когда именно. Ведь подумайте только, доктор, что один поцелуй мамы может разом вылечить меня.
— В настоящее время она находится уже очень близко от вас.
— Значит, она едет по железной дороге?
— Нет, ближе.
— На вокзале? Уже приехала?
— Еще ближе. Она здесь, в доме, в этой комнате. Она видит вас, слышит и сейчас поцелует, так как этот поцелуй должен вас вылечить.
Эмма-Роза открыла глаза.
Анжель склонилась над ее постелью.
— Дитя мое, дочь моя! — прошептала она.
Девочка порывисто поднялась на постели, схватила голову матери обеими руками и, прижав к груди, покрыла поцелуями.
— Мама! — повторяла она. — Мама!
Вслед за этим глаза ее закрылись, и бледная головка снова бессильно упала на подушку.
Анжель громко вскрикнула.
— Тише! — проговорил доктор.
— Доктор, да взгляните же! Она, кажется, умерла.
— Она в обмороке, вот и все, и я очень рад! Теперь все пойдет хорошо. Но вы должны оставить меня наедине с девочкой.
— Неужели я не могу остаться?
— Вы должны удалиться, сударыня, потому что в данный момент я опасаюсь именно вашего присутствия больше всего остального. Впоследствии вы будете видеться с ней сколько угодно. Нужно только иметь немножко терпения.
Анжель хотела было возразить, но madame Фонтана, не дав ей открыть рот, взяла ее за руку и проговорила:
— Слушайтесь же доктора, голубушка. Ведь он действует исключительно в интересах нашей милой девочки.
Анжель опустила голову и вышла из комнаты, в сопровождении всех свидетелей этой трогательной сцены.
Доктор остался один.
— Вы можете быть совершенно спокойны, сударыня, — обратилась к Анжель хозяйка дома, когда все вернулись в гостиную. — Всякая опасность миновала. Бедная девочка потеряла много крови, и это единственная причина ее слабости.
— О да, теперь я спокойнее! Мои терзания улеглись немного, и пользуюсь этим, чтобы от всего сердца поблагодарить вас за чисто материнские заботы, которыми вы окружили мою дочь. Я вам всем обязана! Я не могу выразить вам мою благодарность словами, но уверяю вас, что сердце мое переполнено.
Леон хотел что-то ответить, но от волнения не мог выговорить ни слова.
Рене Дарвиль сказал, что ей следовало не благодарить их, а только радоваться за них, потому что, спасая mademoiselle Эмму-Розу, они сохранили лучшей из матерей прелестнейшую в мире дочь и этим только исполнили свой долг, что и делает их совершенно счастливыми.
За это время Леон успел настолько оправиться, что смог ответить.
— О да, мы очень счастливы! — пробормотал он. — Я испытываю такое счастье, какого никогда не мог и вообразить. Страшный крик mademoiselle Эммы-Розы при падении из вагона, коснувшись моего слуха, отдался у меня в самом сердце. Мне казалось, что я знаю этот голос, и я не ошибся! Мой инстинкт сослужил мне верную службу, и Господь Бог помог нам вырвать ее из когтей смерти!
Анжель протянула молодому человеку руку, не отдавая себе отчета в чувстве, которое выразилось у него с таким лихорадочным одушевлением.
— Моя дорогая девочка обязана вам жизнью, сударь, — сказала она. -Верьте мне, что я никогда, никогда не забуду этого!
Помолчав, Анжель спросила:
— Вы говорите, что узнали ее голос? Значит, вы знали раньше мою дочь?
— Позвольте представить вам моего племянника Леона Леройе, — ответила за него madame Фонтана. — Он часто видел у меня в пансионе нашу милочку.
Леон вспыхнул.
— Теперь я понимаю, — проговорила Анжель. — В моем страшном горе ваша встреча с Эммой является большим счастьем. По крайней мере меня смогли вовремя уведомить об этом ужасном преступлении!
— Преступлении? — повторили молодые люди в один голос.
— Значит, ваша дочь не была жертвой несчастного случая? — спросила madame Дарвиль.
— Нет, это было убийство!
— Я предчувствовал, я угадывал это и говорил Рене, — тихо проговорил Леон Леройе.
— Это был не первый опыт убийцы, — продолжала Анжель. — Он уже совершил одно преступление. Он убил человека в том самом вагоне, куда села моя дочь в Лароше.
— Убил человека! — воскликнула madame Дарвиль в ужасе.
— Да. Тело было найдено по приезде в Париж тем самым обер-кондуктором, которому вы поручили мою девочку.
— А узнал кто-нибудь убитого? — спросила madame Фонтана.
— Да… — ответила Анжель глухим голосом.
— Кто же это?
— Бывший купец. Он ехал из Марселя, где получил громадную сумму денег, которую и вез с собой. Его убили, чтобы ограбить.
— Господи, даже дрожь пробирает! — проговорила madame Дарвиль. — Вероятно, бедная девочка
