— Вы замужем?
— Была, а теперь — вдова.
— У вас есть дети?
— Только одна дочь.
— Она живет с вами?
— О нет! — с гордостью возразила консьержка. — Она артистка!
— Артистка? — с удивлением переспросил итальянец.
— Да, драматическая, сударь. Она играет комедии… роли инженю. И ручаюсь вам, что у нее пропасть таланта для ее девятнадцати лет! Кроме того, она хороша, как ангел! Да, сударь, я горжусь своей дочерью!
— В каком же театре она играет?
— В настоящее время она в провинции и вернется только через несколько дней. На этой неделе она играла в Дижоне.
Анджело побледнел. Он моментально вспомнил о тех актерах и актрисах, которых видел два дня назад в кафе-ресторане дижонского театра.
Но какое ему, в сущности, дело до этого? Ни один из членов этой актерской банды не обратил на него в тот день ни малейшего внимания.
— А что, ваша дочь надеется в скором времени получить ангажемент в Париже? — спросил он.
— Я что-то не слышала об этом, а между тем знаю, что ей этого страстно хотелось бы. Девочка знает себе цену и чувствует, что ее ожидает блестящее будущее. Если у вас есть знакомые журналисты или директора, то я бы попросила вас принять участие в моей дочери и заняться ею, конечно, когда вы ее увидите.
— Это очень может быть. Где она живет, когда приезжает в Париж?
— В этом доме. Я берегу ей маленькую комнатку на пятом этаже.
— Скажите, как ее фамилия?
— Меня зовут вдова Литро, но моя дочь не носит этого имени. Она говорит, что оно неблагозвучно. На афише Литро, по ее словам, вышло бы очень некрасиво. Вот она и назвала себя Жанна Дортиль. Это анаграмма ее имени.
— Будьте уверены, что я найду случай быть полезным. Весьма возможно, что и найду для нее ангажемент.
— О, сударь, если бы вы это сделали, верьте мне, что она сумела бы отблагодарить вас.
— А пока что прошу не забыть ни одной из моих просьб.
— Будьте спокойны, сударь. Сегодня вечером все будет готово.
Итальянец ушел, а консьержка поспешила к хозяину.
Анджело разъезжал по Парижу, делая всевозможные закупки, преимущественно платье, белье и прочие туалетные принадлежности.
В Париже человек, потерпевший крушение на море, может в одну минуту экипироваться с головы до ног, при одном условии, конечно: чтобы у него были деньги.
В громадном магазине готового платья итальянец приобрел три костюма из тонкого сукна, самого изящного покроя, которые шли как нельзя лучше к его изящной фигуре.
Затем он отправился в бельевой магазин, где запасся целыми дюжинами тонких рубашек и платков.
У сапожника Пароли купил шесть пар самых изящных ботинок.
Шляпный магазин, тратящий сотни тысяч франков на рекламу в газетах, получил от него заказ прислать на дом две шляпы самого модного фасона.
К обеду он закончил и отослал все на улицу Курсель. В заключение он купил меховую шубу за тысячу франков, которую и надел немедленно.
На городских часах пробило пять.
В декабре дни, как известно, очень коротки, так что на улицах уже давно было темно.
Пароли зашел в одно из бульварных кафе, спросил биттеру и велел подать вечерние газеты, содержание которых очень занимало его.
Он быстро пробежал их и не нашел ничего о преступлении, совершенном на линии Лионской железной дороги.
В шесть часов он отобедал в одном из лучших ресторанов, запив роскошный обед бутылкой «Понте Кане» 1870 года, закурил дорогую ароматную сигару и вышел из ресторана.
Густой туман расстилался над Парижем, так что только с большим трудом можно было различить предметы на расстоянии нескольких шагов.
Полицейские стояли на углах улиц с зажженными факелами и светили, насколько позволял туман, прохожим и проезжим.
Пароли сперва хотел взять карету, но потом рассудил, что лучше дойти пешком до Батиньоля, и отправился по улице Клиши.
Он пробирался с трудом: туман был так плотен, что казалось, в него можно было воткнуть нож.
Дорога до улицы Брошан была прямая, следовательно, Пароли не рисковал заблудиться.
Дойдя до своего старого пепелища, Анджело поднялся в свою бывшую квартиру.
В последний раз осмотрел он этот сырой и холодный угол, чтобы убедиться, что не оставляет ничего компрометирующего. Затем обшарил матрац, вынул оттуда мешочек, в котором заключалось украденное богатство, выложил на стол все содержимое, пересчитал и спрятал в широкие карманы своей новой дорогой шубы.
После этого он спрятал мешочек в чемодан, где находились вещи Жака Бернье, запер его и привязал ключ веревочкой к одному из ремней.
— Ну, кажется, я навеки покончил с нищетой! — сказал он, обводя взглядом сырые, мрачные стены убогого жилища. — Прощай, проклятая, ледяная, смрадная трущоба, где я терпел и нужду, и голод, и холод! Я никогда больше не увижу тебя и, разумеется, уже никогда больше не пожалею об этом!
Взяв чемодан, Пароли вышел на лестницу, запер двери и пошел вниз.
Там он на минуту зашел к консьержке.
— Вот ключ, сударыня. Все, что осталось наверху, принадлежит вам. Я же еду прямо на вокзал. До свидания!
— До свидания, monsieur Пароли! Желаю вам счастливого пути, всевозможного успеха и еще раз благодарю за все!
Итальянец не стал тратить с нею напрасно слов, попрощался еще раз и затем, плотно кутаясь в шубу, вышел на улицу.
Туман не только не рассеялся, но еще больше сгустился. Прохожих было немного, так как мало кто рисковал выйти в подобную погоду. Итальянец шел осторожно, чтобы не сбиться с дороги и не натолкнуться на кого-нибудь, наконец выбрался на площадь Клиши и повернул налево на бульвар Батиньоль по направлению к улице Курсель. Пройдя половину бульвара, Анджело остановился против ветхого домишки, в нижнем этаже которого помещалась запертая лавка.
Рядом с нею через открытую дверь виднелась узкая лестница, едва освещенная керосиновой лампой. В этом доме помещался меблированный отель самого низшего сорта. Тут проводили ночи погибшие создания и их покровители.
Пароли вошел в грязный коридор и, не доходя до лестницы, положил на пол чемодан; быстро повернувшись, он вышел на улицу и скорыми шагами пошел по бульвару. Через двадцать минут он дошел до дома № 59 на улице Курсель, позвонил у парадного подъезда и вошел в ярко освещенную комнату привратницы. Вдова Литро его ждала.
— Вы пришли раньше, чем обещали, — сказала она, глядя на вызолоченные часы, составлявшие главное украшение ее камина, — но это ничего: все готово. Огонь разведен в каминах, и только что присланные вами вещи уложены в зале. Я вставила свечи в канделябры. Сейчас я вас провожу.
— Вы видели хозяина?
— Да, сударь. Контракт у меня.
— Возьмите его с собой.
