жалость охватила его.
— Радость моя, тебе плохо? — спросил миллионер.
— Нет, папа, все в порядке… — ответила Мэри: присутствие Люсьена придавало ей сил. — Мне, наоборот, очень хорошо… Просто голова немного закружилась… сущая ерунда… все уже прошло… Я очень рада видеть господина Люсьена, и он об этом знает, ибо знает, что я искренне люблю его… как лучшего друга… И очень рада вновь после долгой разлуки пожать ему руку…
— Я тоже, сударыня, — поневоле разволновавшись, произнес Люсьен, — рад вас видеть… да, уверяю вас: очень рад.
— В самом деле? Это правда? — горячо воскликнула Мэри.
Люсьен понял, что любой намек на холодность с его стороны может просто убить девушку, и поспешил ответить:
— Уверяю вас, клянусь, что это так!
Лицо Мэри засияло.
— Значит, вы с радостью приняли мое приглашение?
— Да, конечно! Ведь, с одной стороны, оно является -свидетельством вашего дружеского, как вы только что сказали, ко мне отношения, а с другой — доказательством уважения со стороны вашего отца; это для меня большая честь…
— Папа не только уважает вас, но и очень любит. Он не раз мне об этом говорил…
— Это делает мне честь, и я очень признателен…
— Почему же тогда вы заходите к нам так редко?
Беседа принимала опасный характер, и Люсьен, пребывая в полном замешательстве, не нашел ничего лучшего, чем пробормотать:
— Я полагал, что не вправе…
И умолк.
— Считать нас своими друзьями? — закончила за него девушка. — И общаться с нами запросто? Как же вы ошибались, господин Люсьен! Я знаю, что папа считает вас своим вторым «я». А мне он всегда позволяет поступать так, как я хочу. И всегда одобряет мои поступки! Так что теперь я, пользуясь предоставленной мне свободой, заявляю вам и от его имени, и от своего, что отныне стол у нас в доме будут всегда накрывать на троих; вы ведь будете теперь к нам приходить, правда? Ты согласен со мной, папа?
— Тут у нас ты полная хозяйка, мне остается лишь повиноваться… — с улыбкой ответил миллионер.
Замешательство Люсьена возрастало с каждой минутой.
— Подобное внимание к моей персоне вгоняет меня в смущение… — пробормотал он.
Мэри, приняв его ответ за согласие, просияла и поспешила добавить:
— Значит, договорились. А еще, я полагаю, вы теперь будете ходить с нами в театр.
— Сударыня, я занимаю слишком скромное положение для того, чтобы претендовать на роль вашего кавалера.
— То, что вы сейчас сказали, просто ужасно; подобных вещей я и слышать не хочу. Ваш отказ обидит меня, очень обидит, а я уверена, что вы вовсе не желаете меня обижать. Напрасно вы боитесь — соглашайтесь немедленно, я обещаю не злоупотреблять вашим вниманием.
На лице Мэри была написана такая тревога, а голос звучал так умоляюще, что Люсьен не нашел в себе сил огорчить ее отказом.
— Согласен, сударыня, но имейте в виду, что работа оставляет мне не слишком много времени на развлечения.
— Но ведь по воскресеньям вы абсолютно свободны, и я очень надеюсь, что впредь воскресенья вы будете проводить с нами.
Эти слова она произнесла очень ласково и явно ожидала положительного ответа. А Люсьен как раз подыскал наконец подходящий предлог, чтобы отказаться.
— Но Боже мой, сударыня, — сказал он, — у меня, позвольте заметить, есть друзья, к которым я очень привязан. Я очень ими дорожу, а встречаться мы можем лишь по воскресеньям. Если я лишу себя этой единственной возможности, они обидятся, да и сам я себе простить не смогу…
Как только Люсьен принялся объяснять все это, лицо Мэри начало постепенно мрачнеть; сердце девушки, уязвленное ревностью, забилось вдруг сильно и неровно.
— Значит, сударь, вы отказываете мне в этом?… — тихо пролепетала несчастная Мэри; голос ее срывался от волнения.
Поль Арман почувствовал, как губительно подействовали на девушку слова молодого человека, и поспешил вмешаться:
— Люсьен вовсе не отказывает, дорогая, — быстро сказал он, — приведенные им доводы, по-моему, вполне убедительны. Дружба ко многому обязывает. Не может же он отдавать нам все свободное время. К тому же, чем меньше мы с тобой будем ущемлять его свободу, тем охотнее он будет приходить к нам. Не так ли, дорогой Люсьен?
Жених Люси чувствовал глубокую жалость к дочери миллионера — она была такой впечатлительной. Поэтому ответил, не задумываясь:
— Совершенно верно, сударь; и я не сомневаюсь, что госпожа Мэри это поймет…
Девушка печальным тоном произнесла:
— Да, я понимаю: когда даришь кому-то свою дружбу, то даришь ее безраздельно и с радостью идешь на любые уступки и жертвы. Конечно же, я потребовала от господина Люсьена слишком многого. Впредь постараюсь вести себя разумнее и довольствоваться малым… раз уж так надо…
Люсьену еще больше стало жалко девушку. Он молчал, не зная, что сказать. Тогда опять заговорил миллионер.
— Вот и поладили! — с притворной живостью воскликнул он. — Уверяю тебя, Люсьен сделает все от него зависящее, чтобы доставить тебе удовольствие.
— Безусловно, сударь, — сказал молодой человек, — надеюсь, что госпожа Мэри это тоже понимает.
Мэри подняла на Люсьена огромные, полные слез глаза. Они, казалось, кричали: «Если бы вы знали, как я вас люблю!… Как было бы хорошо, если бы и вы любили меня так же!…»
От этого столь красноречивого взгляда по телу Люсьена пробежала дрожь. Тут вошел лакей и объявил, что ужин подан.
— Надеюсь, вы возьмете Мэри под руку, — сказал Поль Арман.
Опершись на его руку, Мэри направилась в столовую; она вся трепетала от любви.
Около десяти вечера Люсьен собрался уходить.
— Не забудьте о том, — сказала Мэри, — что завтра стол у нас будет накрыт на троих.
— Я помню, сударыня, и будьте уверены: ни единого слова из того, что вы говорите, я не забуду.
Он ушел. На улице, на свежем воздухе ему показалось, что он сбросил с плеч тяжкий груз; тем не менее он упрекал себя за то, что ему духу не хватило говорить со всей откровенностью.
«И во что все это выльется? — подумал он, проведя рукой по горячему лбу. — Неприятнейшая ситуация! Бедная Мэри! Я не могу сердиться на нее за то, что она любит меня. Она же в этом нисколько не виновата… Не лучше ли пустить все на самотек, ведь ее недуг рано или поздно свершит свое черное дело… Дни несчастной девушки сочтены. Так что эта проблема отпадет сама собой, и очень скоро…»
Гость ушел, и Поль Арман остался наедине с Мэри.
— Ну что, радость моя, — спросил он, — теперь ты довольна? Теперь понимаешь, что я был прав, утверждая, что в один прекрасный день он придет и рано или поздно полюбит тебя?
Мэри положила голову отцу на грудь; вид у девушки был невеселый.
— Да, он пришел, — сказала она, — и я была очень счастлива; но теперь, после того как увидела его… услышала его голос… у меня уже не так светло и радостно на душе.
— Это почему же? Он ведь согласился на все, что ты предложила…
— Ошибаешься, папа, отнюдь не на все.
— Но я считаю вполне естественным, что ему необходимо уделять какое-то время своим друзьям.
