— Да, это правда.
Мистрисс Дик-Торн встала, отворила дверь и поцеловала дочь в лоб.
— Что такое, дитя мое? — спросила она.
— Мама, привезли наши вещи.
— Хорошо, я сейчас приду.
Вдова пошла вслед за дочерью.
Присланные вещи состояли из полдюжины чемоданов и двух длинных плоских ящиков, относительно легких, на которых большими буквами было написано: «Осторожнее!» В этих ящиках были портреты в натуральную величину Ричарда О'Донеля Дик-Торна и Клодии Варни, его жены. Картины были написаны одним из знаменитых английских художников и стоили не менее тысячи фунтов стерлингов. Клодия дорожила ими как произведениями искусства, а своим — как верным изображением ее самой в полном блеске красоты. Кроме того, она хотела выставить напоказ внушительную фигуру покойного мужа, который всю жизнь был типом совершенного джентльмена, и красивой вдове казалось, что это придаст ей вес.
Чтобы открыть ящики, позвали столяра, и портреты повесили в маленькой гостиной рядом с будуаром.
Затем Клодия оделась и поехала с дочерью к торговцу лошадьми и каретному мастеру на Елисейские поля.
Она купила пару ирландских пони и маленькое темно-зеленое купе. За все было заплачено наличными, и экипаж с лошадьми должен был быть прислан на другой день. Каретный мастер рекомендовал кучера, служившего в хороших домах, за которого он мог поручиться.
Мать и дочь поехали в Булонский лес, затем вернулись домой обедать. В этот вечер обе были слишком утомлены, чтобы снова куда-нибудь отправиться, легли около десяти часов в двух соседних комнатах и заснули почти тотчас.
Трактир «Серебряная бочка» на улице Акаций точно так же, как «Малая бойня» у заставы Ла-Шапель, был посещаем людьми, находящимися в постоянной борьбе с обществом.
Утром этого дня бывший нотариус ходил к Филь-ан-Катру за фальшивыми ключами для предполагаемой экспедиции и в то же время занял у него сорок су в счет будущего благополучия. С этими деньгами он отправился в кабачок гораздо раньше назначенного для свидания часа и в ожидании прихода приятелей пил вино.
Рауль Бриссон далеко не отличался энергией. С пером в руке, когда дело шло о подделке, он поспорил бы с кем угодно, но воровство со взломом приводило его в неописуемый ужас. При одной мысли он дрожал всем телом.
Около десяти часов явился Филь-ан-Катр и сел напротив Бриссона. В этот вечер он был неразговорчив.
Бывший нотариус хотел заговорить с ним вполголоса о предполагаемом деле, но Филь-ан-Катр заставил его замолчать и принялся курить.
Стоял страшный шум. Некоторые посетители, сильно напившись, пели во все горло; другие играли и громко спорили. За маленьким столом сидел человек, костюм и манеры которого ясно указывали, что он не принадлежит к числу обычных посетителей этой трущобы. Это был красивый мужчина лет сорока, с умным взглядом и правильными чертами лица, обросшего черной бородой, одетый в простой, но чистый и почти изящный костюм.
Под толстым пальто темного цвета на нем была темно-серая визитка, а из-под панталон такого же цвета виднелись хорошие ботинки. Касторовая шляпа до половины закрывала густые вьющиеся волосы. Одни только руки, белые и чистые, но немного загрубевшие, указывали в нем ремесленника. Он курил сигару, не дотрагиваясь до бутылки белого вина, стоявшей перед ним.
Все обычные посетители глядели на него довольно недружелюбно. Его принимали за полицейского и уже думали начать с ним спор. Но когда Лупиа, хозяин заведения, подошел к нему и любезна обнял, подозрения живо рассеялись.
— Нет, это не сыщик, — объявили бродяги. — Это друг или родственник хозяина.
Лупиа поставил на стол перед незнакомцем бутылку и два стакана, вероятно, для того, чтобы выпить с ним, но обязанности его ремесла заставили его сначала заняться клиентами.
Ему помогали два приказчика в белых рубахах и синих фартуках и, кроме того, мадам Лупиа.
Мадам Лупиа стояла за стойкой, уставленной рядом стаканов всевозможных размеров. Она выписывала счета и давала сдачу. Временное отсутствие жены заставило мужа занять ее место и сильно увеличило круг его обязанностей. Когда жена вернулась, Лупиа сейчас же подошел к незнакомцу и сел напротив, снова горячо пожав ему руку.
— Жена за стойкой, — сказал он, — и теперь мы можем поговорить, тем более что я Бог знает сколько времени не видел тебя.
Хозяин налил два стакана немного дрожащей от волнения рукой.
— За твое здоровье! — сказал он, чокаясь.
— За ваше! — ответил гость.
— Ну, мой милый Рене, — продолжал Лупиа, — прости, что я говорю тебе «ты», — это по привычке. Ты на меня не сердишься?
— Конечно, нет.
— Конечно, ты теперь уже не мальчик, а мужчина. Кстати, сколько тебе лет?
— Сорок.
— Неужели так много? — с удивлением вскричал хозяин «Серебряной бочки». — Ты в этом уверен?
— Конечно, — улыбаясь, ответил гость.
— Черт возьми! Сколько же мне? Боже мой! Я как сейчас вижу, как ты двадцать пять лет назад поступил к Полю Леруа на набережной канала Сен-Мартен.
— Да, мне было тогда пятнадцать лет.
— А на вид можно было дать не больше двенадцати, так как волос в бороде было столько же, как у меня на ладони.
— Ну, с тех пор она выросла и даже скоро начнет седеть. Если посмотреть поближе, то и теперь видны уже белые нити.
— Что же делать, — продолжал Лупиа, — время меняет людей. Ну, расскажи мне, что ты поделывал с тех пор?
— Вы знаете, что Поль Леруа был не только моим патроном, но и покровителем. Когда я потерял за короткое время мать и отца, он заботился обо мне, как о сыне. Он научил меня чертить и выучил механике.
— Да, да, — перебил Лупиа, — я знаю, он тебя очень любил. Помню, как он говорил, что гордится тобой и спокоен насчет твоего будущего, так как ты образцовый работник, человек с умом, с сердцем и мужеством, одним словом, имеешь все данные для успеха.
— Бедняга! — прошептал Рене, проводя рукой по глазам. — Да, он был добр, а они убили его!
— Так, по-твоему, он невиновен? — прошептал Лупиа.
— Он умер мучеником!
После некоторого молчания Рене продолжал:
— Разорение патрона предшествовало его смерти. После того как его голова пала на гильотине, все его имущество было продано судом. Мне пришлось искать другую мастерскую; я искал ее напрасно полгода. В это время работы было мало; повсюду отпускали старых работников, вместо того чтобы брать новых. Вы знаете, что у меня не было ничего отложено и мне было туго, когда я узнал, что в Англию требуют французских механиков…
— И, — договорил Лупиа, — ты без разговоров поехал?
— Само собой разумеется. Между голодной смертью в Париже и заработком по ту сторону Ла-Манша невозможно было колебаться.
— И ты сейчас же нашел работу?
— На другой же день по приезде.
— Ты прожил все это время в Англии?
