— И вы говорите, что она что-то забыла в фиакре? — Да.
— Что же?
— Брошку с портретом какого-то красивого молодого человека. Хочешь посмотреть?
— Да, с удовольствием.
Пьер Лорио вынул из кармана тщательно завернутую в бумагу брошку с портретом Абеля, которую Берта потеряла дорогой.
Этьен едва не вскрикнул, и сердце его болезненно сжалось.
— Теперь сомнение невозможно, — с горечью прошептал он вполголоса, — вчерашнее смущение мне теперь совершенно понятно! Берта спешила на свидание! А я люблю ее всей душой! Я считал ее чистой, как ангел… Она знала, что она для меня все, и обманывала меня! Какая низость!
Молодой человек опустил голову и закрыл лицо руками, чтобы скрыть слезы.
Пьер Лорио слушал племянника, разинув рот, в легко понятном недоумении.
Однако последние слова Этьена были для него лучом света.
— Черт побери! — вскричал он. — Возможно ли это? Девушка, которую ты любил, у которой умер недавно брат и мать опасно больна… наконец, на которой ты хотел жениться, неужели это она?
— Она, дядя, она! — прошептал доктор.
— Ну, это скверно…
— Ужасно!
— Если бы я только подозревал, в чем дело, я не стал бы мочить моих бедных лошадок. Ну, голубчик мой, тебе надо запастись мужеством.
— Его у меня довольно!
— Очень может быть, но только ты это пока скрываешь и очень уж даже усердно. Разве мужчина может так плакать?
Этьен поспешно вытер слезы.
— Дядя, дайте мне этот медальон… Я передам его хозяйке.
— Ах, с удовольствием!… У меня, знаешь, очень пылкий характер, и я не удержался бы и сказал ей все, что думаю… а этого лучше не делать… На, бери… я пойду пока завтракать… Когда ты зайдешь ко мне?
— Скоро…
— Ну, так прощай.
Пьер Лорио взобрался на козлы, пожал руку племяннику, повернул лошадей и поехал.
Этьен несколько минут еще простоял на тротуаре, прежде чем войти в дом.
— И ведь как я любил ее! — прошептал он печально и задумчиво.
Берта, несмотря на волнения и усталость прошлого вечера, поднялась ранним утром и тотчас же пошла в комнату матери. Положение больной показалось ей очень серьезным. У Анжелы был сильный жар, и она дурно провела ночь.
Припадки удушья делались все чаще и упорнее.
Испуганная этими тревожными признаками, Берта с нетерпением ждала прихода доктора.
Наконец, в девять часов послышался звонок в дверь. Она бросилась открывать.
Вошел Этьен бледный, но спокойный, и холодно поклонился.
— Ах, доктор, — сказала она, — если бы вы знали, как я ждала вашего прихода!
— Разве больной стало хуже?
— Да, я боюсь…
С первого взгляда Этьен заметил, что в последние несколько часов болезнь сделала большие успехи.
Он взглянул с упреком на Берту и повторил вчерашний вопрос:
— Что же такое случилось, мадемуазель?
— Ничего, ничего, доктор, — ответила мадам Леруа чуть слышным голосом. — Я испугалась вчера грозы… вот и все.
«Бесполезная ложь! — сказал себе Этьен. — Эта несчастная или сообщница дочери, или та ее обманывает. Она, несомненно, перенесла вчера сильное потрясение. Какая-нибудь мрачная драма разыгралась в этом доме, и то, что я предвидел, случилось… Теперь уже я ничего не могу сделать: бедная женщина погибла, и погибла, без сомнения, по вине дочери!»
— Не чувствуете ли вы тупой боли в ногах, особенно ниже колен?…
Мадам Леруа ответила утвердительно.
Этьен осмотрел ее ноги и нашел их сильно распухшими. Он нажал на опухоль пальцем, тот явственно на ней отпечатался. Этьен сохранил внешнее спокойствие, но сердце его сжалось. Несмотря на то, что он узнал, он по-прежнему питал к больной глубокую привязанность.
— Приготовьте мне, пожалуйста, бумагу и перо, — сказал он ледяным тоном, обращаясь к Берте. — Я напишу рецепт.
Девушка вышла, стараясь сдержать слезы.
Тон доктора, сухой и резкий, поразил ее в самое сердце.
«Боже мой! — думала она. — Что с ним такое? Что я, ему сделала? Верно, он сердит на меня за то, что я не осталась вчера вечером дома… Но разве это моя вина? Увы! Мне надо привыкнуть к этой холодности. Роковая тайна, которую Этьен не должен знать, разделяет нас, быть может, навсегда. Лучше пусть он оставит меня… У меня не хватило бы духа оттолкнуть его и играть комедию равнодушия с сердцем, полным любви. Прощайте, все мои надежды! Прощайте, мечты о счастье!…»
В это время Этьен говорил Анжеле:
— Готовы вы сегодня во всем мне повиноваться?
— Да, доктор… Что же вы прикажете?
— Оставаться в постели. Вчера вы не были благоразумны. Вы вставали, и вас испугала гроза! Впрочем, у вас есть извинение: вы были одни… Мадемуазель Берта не должна была бы оставлять вас.
— Берта уходила ненадолго. Я задремала, и меня разбудил только ее приход.
«Она спала! — подумал молодой доктор. — Тогда все объясняется… Дочь воспользовалась этим, чтобы обмануть мать!»
— Я зайду сегодня вечером, — прибавил он вслух, — конечно, если мадемуазель Берте не надо будет опять куда-нибудь идти.
— Нет, сегодня она будет дома весь день.
— Так отдыхайте… и до свидания.
— Кажется, доктор, вы хотели написать рецепт?
— Я напишу его в соседней комнате.
«Бедная слепая мать! — думал он, выходя из комнаты больной. — Она умрет, ничего не подозревая».
Волнение душило его, невыразимая тоска сжимала сердце.
Молодая девушка ждала его в не меньшем волнении.
— Я не ошиблась, не правда ли, доктор? — спросила она дрожащим голосом. — Ее положение очень опасно?
— Да, мадемуазель, и я не стану скрывать, что ответственность падает на вас.
— На меня!
— Без сомнения!
— Как? Почему?
— Я уже говорил, что малейшее волнение может подвергнуть жизнь вашей матери опасности.
— Так что же?
— И она испытала сильное волнение, которое грозит ей смертью. От вас зависело избавить ее от него.
— Я вас не понимаю…
— Гроза испугала вашу мать, вашего присутствия достаточно было бы, чтобы ее успокоить… А вас не было дома.
