— И я попрошу также позволения оставить на время ваш титул и звать вас просто Фредериком или Бераром, как товарища.
— Само собой разумеется!
— Вот мы и пришли.
Тефер указал на узкую и низкую дверь в стене жалкого дома, пережившего, казалось, не одно столетие. Он был трехэтажный, с двумя окнами на улицу в каждом этаже.
Тефер подошел к двери и стукнул тяжелым железным молотком. Через минуту дверь отворилась, и на пороге появилась привратница со свечой в руке.
— Мадам Рандо, вот вам новый жилец, мой друг Берар, он пришел осмотреть свою квартиру и взять ключи.
— Я уверена, что господин будет доволен, — ответила привратница с низким поклоном. — Квартира отделана заново, оклеена хорошенькими обоями по одиннадцать су за кусок и в спальне — сосновый паркет.
Мадам Рандо взяла ключ в своей комнате и пошла вверх по лестнице, услужливо освещая дорогу, что было далеко не лишним, так как там царствовал полный мрак.
Стены были выбелены известью, железные перила заслуживали внимания знатока.
Но квартира, состоявшая из трех комнат, оказалась выше и просторнее, чем можно было предполагать снаружи. Окно столовой выходило в сад, и его почти касались ветви старого дерева.
— Чудесно! — сказал герцог. — Квартира мне очень нравится.
— Я был в этом заранее уверен… Мебель принесут завтра, и мадам Рандо не откажется взять на себя заботу о вашем хозяйстве.
— С удовольствием!… — ответила привратница.
— Вот вам за труд в задаток, — сказал герцог, кладя золотую монету в руку мадам Рандо, которая стала пунцовой от изумления и радости.
— Вот ключ от уличной двери, — сказала она, рассыпавшись в благодарности. — Вы можете входить и выходить, когда вам угодно, и никто вас не увидит, здесь очень тихое место, и дом спокойный… не бывает ни краж, ни драк… настоящий рай!…
На другой день утром герцог простился довольно холодно с сыном и отправился на Лионский вокзал, куда были отвезены и его чемоданы, а полчаса спустя взял фиакр и, забрав багаж, уехал на свою новую квартиру, превратившись в Фредерика Берара.
Время шло, а Рене Мулена все не освобождали, и он заключил весьма логично, что, хотя у него и не нашли ничего компрометирующего, тем не менее дело пойдет своим путем и ему не избежать суда.
Жан Жеди, которому скоро предстояло явиться в суд исправительной полиции, торопил Рене исполнить свое обещание и пригласить адвоката для защиты обоих.
Хотя Рене и считал его совершенным негодяем, но не питал к нему того инстинктивного отвращения, которое возбуждали в нем другие преступники, и они жили в большой дружбе.
Рене думал расспросить своего товарища о прошлом, как только представится удобный случай, и в ожидании этого не жалел ничего, чтобы приобрести его доверие.
Поэтому он попросил юношу, арестованного за подделку документов, позвать его в залу адвокатов, когда к тому придет Анри де Латур-Водье.
Молодой человек, которого звали Жюлем Ренади, обещал и сдержал свое слово.
Однажды, возвращаясь из приемной, он объявил механику, что адвокат потребует его к себе. Через несколько минут Рене был вызван и отведен в залу, предназначенную для свиданий адвокатов с клиентами.
— Вы Рене Мулен? — спросил Анри де Латур-Водье.
— Да, господин адвокат.
— Вы поручили Ренади узнать, возьмусь ли я за ваше дело… Я вижу, что вас обвиняют в составлении заговора против правительства и в замыслах против жизни императора…
— Да.
— И, как все обвиняемые, вы это отрицаете?
— Да, я отрицаю, — ответил механик, — как все ложно обвиняемые, которых поддерживает уверенность в их правоте;
Анри де Латур-Водье взглянул ему в лицо. Твердость ответа ему понравилась, и открытое лицо Рене внушило симпатию.
— Чтобы нам не терять даром слов, — сказал он, — я должен прежде узнать хорошенько ваше дело, какие улики существуют против вас… Я, вероятно, возьмусь защищать вас, но необходимо, чтобы вы говорили мне правду, одну только правду и всю правду.
— О! Клянусь вам! — вскричал механик. — И это будет не большая заслуга с моей стороны, так как мне нечего скрывать.
— Я не понимаю и не одобряю адвоката, который с помощью лжи добивается оправдания своего клиента. Я не могу убеждать других в том, в чем сам не убежден, да и не стану даже пытаться… Я считаю дурным делом силой красноречия спасти виновного от заслуженного им наказания.
— Вы правы, — сказал Рене, — и я вполне разделяю ваши взгляды.
— Расскажите мне кратко ваше прошлое…
Рене Мулен рассказал о своей мирной жизни в Англии, о возвращении в Париж и об аресте при выходе с Монпарнасского кладбища, куда он провожал покойника.
Только он— умолчал обо всем, касающемся семейства Леруа, не считая себя вправе раскрывать чужие тайны.
Он рассказал о допросе, перечислил факты, на которых следователь основывал обвинение, свои ответы на каждый вопрос и, наконец, — об обыске и отрицательном его результате.
— Давно вы не были в Париже?
— Около восемнадцати лет.
— И все это время вы жили в Портсмуте? Вы можете представить аттестат с завода, где вы служили?
— Он был у меня и теперь должен быть в деле… В случае нужды можно потребовать из Англии дубликат.
— Вы уверены, что в ваших бумагах не найдено ничего компрометирующего?
— Разве можно было найти то, чего не было?
— Как же вы объясняете ваш арест?
— Я никак его не объясняю и не могу ничего понять.
— Вы не говорили о политике в ресторанах, не порицали императорский режим?
— Нет!… Во-первых, я никогда не занимался политикой. Да и не имею привычки заговаривать с первым встречным и редко бываю в кафе и подобных местах. Раз только я заходил в «Серебряную бочку», погребок, который содержит некто Лупиа, которого я знал еще ребенком. Между прочим, в этот вечер я имел счастье спасти жизнь полицейскому комиссару.
— При каких обстоятельствах?
Рене рассказал.
— Как зовут этого комиссара?
— Я не знаю его имени… это комиссар того округа.
— Тогда его легко отыскать, и мы найдем его, так как он нам будет нужен. Я просмотрю ваше дело и в скором времени приду еще переговорить с вами.
— Благодарю… Что же касается гонорара, вы можете быть спокойны: у меня есть средства.
— Мы поговорим об этом после, — сказал с улыбкой Анри.
— Как вам угодно… Я говорю об этом потому… — Механик остановился.
— Почему?
— Потому что я хочу просить вас об одной услуге…
