содержание! Верно; так разве деньгами платят детям за их заботы? Нет, завещание на их имя оставляют! Вот как делают порядочные люди! Выходит, я за все мои труды, за все заботы ни черта не получила! Хорошо! Нечего сказать, очень хорошо!
Караван растерянно повторял:
— Дорогая моя, дорогая, прошу тебя, умоляю тебя!..
В конце концов она успокоилась и уже обычным тоном сказала:
— Завтра утром надо будет известить твою сестру.
Он даже привскочил:
— Верно, я и не подумал! Прямо чуть свет пошлю телеграмму.
Но она, как женщина, умеющая все предусмотреть, остановила его:
— Нет, пошлешь часов в десять — одиннадцать, чтобы успеть все устроить до ее приезда. От Шарантона сюда самое большее два часа езды. Мы скажем, что ты просто голову потерял. Вполне достаточно предупредить ее завтра утром.
Но Караван стукнул себя по лбу и с той робостью, которая появлялась каждый раз в его голосе, когда он упоминал о начальстве, одна мысль о котором вызывала в нем дрожь, проговорил:
— Необходимо также дать знать в министерство.
Жена ответила:
— Зачем это? В таких случаях вполне извинительно забыть. Не надо, не извещай, поверь мне. Твой начальник при всем желании не может придраться, пусть позлится.
— О-о! Да, — сказал он, — он просто взбесится, когда увидит, что меня нет. Да, ты права. Великолепная мысль! А когда я сообщу ему, что у меня мать умерла, ему поневоле придется замолчать!
И чиновник, в восторге от этой перспективы, потирал руки и рисовал себе лицо начальника; а в верхней комнате лежало распростертое тело старухи рядом с уснувшей служанкой.
Госпожа Караван становилась все озабоченнее, словно ее тревожило что-то, о чем она не решалась заговорить. Наконец она собралась с духом:
— Слушай, ведь твоя мать подарила тебе часы, знаешь — девушка с бильбоке?
Он старался вспомнить:
— Да, да, она сказала мне (но только очень давно, когда она приехала сюда), она сказала мне: — «Эти часы тебе достанутся, коли мне будет у тебя хорошо».
Госпожа Караван успокоилась и повеселела.
— Тогда нужно взять их, а то, если мы оставим их там до твоей сестры, она не даст.
Он колебался:
— Ты думаешь?..
Она рассердилась:
— Конечно, думаю: а поставить здесь — и взятки гладки: наши, и все. Вот и комод тоже у нее в комнате, знаешь, этот, с мраморной доской. Она ведь мне его подарила в добрую минуту, именно мне. Мы уж заодно и его заберем.
Однако Караван был в нерешительности.
— Ты знаешь, дорогая моя, за это можно и ответить.
Она обернулась к нему, разозлившись:
— Да? Подумаешь! Неужели ты всегда такой будешь? Пусть лучше твои дети с голоду умрут, но ты пальцем не шевельнешь, нет. Ведь она подарила мне комод? Подарила! Ну, значит, он наш, верно? А если твоя сестра будет недовольна, пусть только попробует заикнуться! Плевала я на твою сестру! Вставай-ка, и мы сейчас же снесем вниз те вещи, которые твоя мать отдала нам.
Трепеща, но покоряясь, он встал с постели, и взялся было за брюки, но она остановила его:
— Зачем тебе одеваться, довольно и кальсон; я вот так пойду.
Оба супруга в ночной одежде поднялись на цыпочках по лестнице, осторожно открыли дверь и вошли в комнату, где четыре свечи, зажженные вокруг тарелки с буксовой веткой, одни, казалось, стерегли суровый покой старухи, ибо Розали неподвижно лежала в кресле, вытянув ноги, скрестив руки, склонив голову набок, открыв рот; она спала, слегка похрапывая.
Караван взял часы. Это была одна из тех нелепых вещей, которые производила в изобилии эпоха Империи. Девушка из позолоченной бронзы в венке из разнообразных цветов держала в руках бильбоке, шарик которого служил маятником.
— Дай-ка это мне, — сказала жена, — а ты возьми доску с комода.
Он подчинился и пыхтя взвалил на плечо мраморную доску.
Затем супруги удалились. Проходя в дверь, Караван нагнулся и дрожа стал спускаться по лестнице, а жена пятилась задом, держа под мышкой часы, и освещала ему дорогу.
Когда они снова очутились у себя в спальне, она облегченно вздохнула.
— Ну, главное сделали, — сказала она, — пойдем за остальным.
Однако оказалось, что ящики комода набиты тряпками старухи. Необходимо было куда-нибудь все это деть.
Госпожу Караван осенила блестящая мысль:
— Пойди-ка принеси сосновый сундучок из передней. Он сорока су не стоит, вот и поставим его здесь.
Когда сундучок был принесен, они начали перекладывать в него вещи.
Они вынимали из комода манжетки, воротнички, сорочки, чепчики, все убогие тряпки лежавшей за их спиной старухи, и аккуратно укладывали все в деревянный сундучок, чтобы г-жа Бро, дочь покойницы, которая приедет завтра, ничего не заподозрила.
Когда все было в порядке, они снесли вниз сначала ящики, потом самый комод, поддерживая его с двух сторон, и долго искали, где бы его получше пристроить. Наконец ему нашли место в спальне, против кровати, в простенке между окнами.
Когда комод поставили, г-жа Караван сейчас же уложила в него собственное белье. Часы были водружены на камине в столовой; затем супруги стали любоваться новыми приобретениями. Они были в восторге.
— Правда, очень хорошо? — сказала она.
Он ответил:
— Да, очень хорошо.
И они улеглись. Она задула свечу, и скоро весь дом погрузился в сон.
Караван открыл глаза, когда уже совсем рассвело. Его мысли были еще затуманены; лишь через несколько минут он вспомнил о том, что произошло, и почувствовал как будто удар в грудь; он тут же вскочил с кровати в новом приливе горя.
Торопливо поднялся он в комнату матери, где Розали спала в том же положении, что и накануне, так, видимо, ни разу и не проснувшись. Он отослал ее в кухню, заменил догоравшие свечи новыми и погрузился в созерцание усопшей, перебирая в памяти все те мнимо-глубокомысленные изречения, все те философские и религиозные пошлости, которые осаждают не очень умных людей перед лицом смерти.
Но тут жена позвала его, и он сошел вниз. Она составила список того, что нужно сделать с утра; увидев этот перечень, он ужаснулся.
Он прочел:
Затем следовал еще ряд мелких поручений. Караван взял шляпу и вышел.
Тем временем новость успела распространиться, начали приходить соседки, чтобы поглядеть на покойницу.
