— Что за медведь!
Госпожа Ролан сказала:
— Не сердитесь на него, он не совсем здоров сегодня и, кроме того, устал от поездки в Трувиль.
— Все равно, — возразил Ролан, — это не причина, чтобы убегать, как дикарь.
Госпожа Роземильи, желая сгладить неловкость, весело сказала:
— Да нет же, нет, он ушел по-английски; в обществе всегда так исчезают, когда хотят уйти пораньше.
— В обществе, может быть, это принято, — возразил Жан, — но нельзя же вести себя по-английски в собственной семье, а мой брат с некоторых пор только это и делает.
VI
В течение недели или двух у Роланов не произошло ничего нового. Отец ловил рыбу, Жан с помощью матери обставлял свою квартиру. Пьер, угрюмый и злой, появлялся только за столом.
Однажды вечером отец задал ему вопрос:
— Какого черта ты ходишь с такой похоронной миной? Я замечаю это уже не первый день.
Пьер ответил:
— Это потому, что меня подавляет тяжесть бытия.
Старик ничего не понял и продолжал сокрушенно:
— Это ни на что не похоже. С тех пор как нам посчастливилось получить наследство, все почему-то приуныли. Можно подумать, будто у нас случилось несчастье, будто мы оплакиваем кого-нибудь!
— Я и оплакиваю, — сказал Пьер.
— Ты? Кого это?
— Человека, которого ты не знал и которого я очень любил.
Ролан вообразил, что дело идет о какой-нибудь интрижке, о женщине легкого поведения, за которой волочился сын, и спросил:
— Конечно, женщину?
— Да, женщину.
— Она умерла?
— Нет, хуже, — погибла.
— А!
Хотя старик и удивился этому неожиданному признанию, сделанному в присутствии его жены да еще таким странным тоном, он не стал допытываться, так как считал, что в сердечные дела нечего вмешиваться посторонним.
Госпожа Ролан как будто ничего не слышала; она была очень бледна и казалась больной. Муж с недавних пор начал замечать, что иногда она так опускается на стул, словно ее ноги не держат, и тяжело переводит дух, почти задыхается; он уже не раз говорил ей:
— Право, Луиза, ты на себя не похожа. Совсем захлопоталась с этой квартирой. Отдохни хоть немного, черт возьми! Жану спешить некуда, он теперь богатый.
Она качала головой и не отвечала ни слова.
В этот вечер Ролан заметил, что она еще бледнее обычного.
— Видно, старушка моя, — сказал он, — ты совсем расхворалась, надо полечиться.
И, повернувшись к сыну, добавил:
— Ведь ты видишь, что мать заболела. Ты хоть выслушай ее.
Пьер отвечал:
— Нет, я не замечаю в ней никакой перемены.
Ролан рассердился:
— Да ведь это же слепому видно! Что толку в том, что ты доктор, если не видишь даже, что мать нездорова? Посмотри-ка, ну посмотри же на нее! Да тут подохнешь, пока этот доктор что-нибудь заметит!
Госпожа Ролан стала задыхаться, в лице у нее не было ни кровинки.
— Ей дурно! — крикнул Ролан.
— Нет… нет… ничего… сейчас пройдет… ничего.
Пьер подошел к матери и, глядя на нее в упор, спросил:
— Что с тобой?
Она повторяла прерывистым шепотом:
— Да ничего… ничего… уверяю тебя… ничего.
