да еще к тому же радикальных убеждений.
— Мама, мамочка! Да какой же он полукровка? Добрая половина парижан, я уже не говорю о жителях юга Франции, куда смуглее его.
— Никаких споров! Его ноги больше не будет в нашем доме. А если я узнаю, что ты встречаешься с ним где-нибудь еще, последние два класса ты будешь учиться в монастырской школе.
Они больше ни разу не увиделись. Мари-Анж не смела ослушаться свою ослепительно прекрасную, светскую мать. Ги Парде исчез из Парижа. Потом она случайно узнала, что он бросил Сорбонну и уехал «делать революцию на Сейшельских островах», так как домой вернуться не мог: в богатом родительском доме недоучившегося студента ждал очень холодный прием.
По поводу второго увлечения Мари-Анж мадам Агнес не могла высказать претензий в низком происхождении. Серж дю Тарно был потомком древнейшего бретонского рода, потерявшего, правда, еще в XVI столетии графский титул. Русоволосый и сероглазый гигант поражал удивительным сочетанием чистоты и силы. Да и вообще он был очень красив: высокая, очень пропорционально сложенная фигура, мягкая, чуть темнее волос, бородка, крупная кисть руки с длинными пальцами художника или музыканта. Но он не был ни тем, ни другим. Его увлечением было возрождение большой литературы на сохранившихся кельтских языках — корнуэльском, валлийском, гаэльском и, конечно, родном бретонском.
Серж много и интересно рассказывал Мари-Анж, был с ней очень почтителен и не позволил ничего сверх поцелуев кончиков ее пальцев, когда они расставались после прогулок у подъезда ее дома. А она, уже восемнадцатилетняя, созревшая для любви, жаждала совсем другого. Ей хотелось, чтобы он страстно ее целовал, носил на руках… А когда она видела за распахнутым воротом его рубашек — он не терпел галстуков — поросль вьющихся густых светло-каштановых волос, ей мечталось и о большем.
Однако ни одной ее мечте, связанной с Сержем дю Тарно, даже самой скромной, не было суждено сбыться. Снова вмешалась мадам Агнес. Очень скоро она выяснила, что все наследие, доставшееся Сержу от предков, составляет незапятнанное имя и почти разрушенный временем замок в Ландах, на берегу моря. Там уже несколько лет никто не жил, восстановить его не хватило бы богатств самого барона Ротшильда, да и покупателя на него найти было невозможно. Вокруг замка на многие километры тянулись засоленные неплодородные земли, а море у этих негостеприимных берегов было слишком холодным для устройства здесь курорта.
Со свойственной ей решительностью светской львицы мадам Агнес объяснилась с господином дю Тарно, и тот после холодновато-нежного прощания с Мари-Анж перестал бывать в их доме. На счастье (или несчастье) в Кардиффе, главном городе Уэльса, открылась культурологическая конференция специалистов по кельтским языкам, живым и мертвым, и Серж дю Тарно отбыл в Англию.
Правда, его рыцарственный дух еще не менее года как бы нечувствительно пребывал во Франции, тревожа скромные девичьи грезы, а порой и нескромные девичьи сны Мари-Анж. Окончательно он покинул ее, лишь когда место в сердце Мари-Анж занял новый избранник.
Для Жозефа Торуня в мире не существовало ничего, кроме музыки. А в музыке — ничего, кроме виолончели. Он приехал учиться игре на этом инструменте во Францию только потому, что считал кощунством сразу отправиться в Испанию, родину несравненного Пабло Казальса.
Когда на одном из концертов камерной музыки Жозеф увидел Мари-Анж — она была с двумя подругами, но их он просто не заметил, — юный музыкант впервые понял, что мир населен не только виолончелями.
Во время антракта он своим неотрывным взглядом обратил на себя внимание Мари-Анж, и у той дрогнуло сердечко: это был он! Несмотря на явно не светскую робость и столь же не светский общий облик, его огромные горящие черные глаза в обрамлении по-девичьи длинных и пушистых ресниц настолько пленили Мари-Анж, что она сама нашла способ свести знакомство.
Она долго скрывала от матери своего нового поклонника, тем более что ему, столь занятому, вполне хватало совместных посещений концертов и нечастых прогулок по вечернему Парижу. Но мадам Агнес была не из тех, кого можно долго держать в неведении. В те дни, когда ей не предстояло страстное свидание с Полем или посещение светского раута, она была весьма и весьма проницательна.
— Дорогая, ты вновь удивила меня, — заявила она дочери. — Этот маленький музыкант — совершенно не светское знакомство. К тому же он не Торунь, это название польского города, а его фамилию просто невозможно произнести из-за обилия шипящих звуков. Думаю к тому же, что он и не Жозеф, а Иосиф — ты только вспомни его библейские глаза. Такие глаза уместны на иконе, а не в современной гостиной. Словом, Мари-Анж, я требую прекратить это знакомство!
Бедная Мари-Анж подчинилась матери и на этот раз. Но не так безоговорочно, как прежде. Под предлогом посещения загородного дома близкой подруги она отпросилась у мадам Агнес на два дня. Та в этот час как раз готовилась к встрече с Полем, и ее проницательность дала явный сбой — она разрешила.
…Он был очень нежен и даже не сделал ей больно. И почти сразу же ее захлестнуло такое острое, всепроникающее наслаждение, о каком она не могла и мечтать в самых горячечных девичьих сновидениях.
А потом они до утра попеременно плакали, прощаясь навсегда, и снова занимались любовью, как будто встретились случайно и ненадолго — что, впрочем, так и было. И опять плакали, расставаясь…
Ранним утром, отвезя Мари-Анж на вокзал — к поезду, который должен был доставить ее к той самой подруге-покровительнице, он в том же такси отправился в аэропорт Орли. Его ждала Испания и занятие виолончелью с одним из учеников Пабло Казальса…
Неизвестно, как сложилась бы ее жизнь с Ги, Сержем или с Жозефом. Но это была бы ее собственная, Мари-Анж, жизнь. Вместо этого Агнес подсунула ей чужую и чуждую жизнь с Полем. А теперь к тому же признается — или лжет? — что уступила ей Поля с ревностью и болью в сердце!
9
Агнес была обеспокоена: мучительные мысли об отношениях с Мари-Анж постепенно отстраняли ее от светской жизни. Ей хотелось опять сблизиться с дочерью. Она не могла оставаться безразличной, понимая, как неприятно для дочери все то, о чем она ей рассказала, как замкнулась та в себе, непроизвольно оттолкнув их еще дальше друг от друга.
Агнес не испытывала угрызений совести, но стремилась найти возможность хоть как-то помочь дочери и сохранить с ней дружелюбные отношения. Это банальное непонимание между матерью и дочерью, родителем и ребенком, показалось ей просто абсурдным. Почему всегда так трудно понять психологию своего чада? Может быть, ей мешают разобраться во всем проблемы ее личной жизни? Но более всего Агнес беспокоила мечтательность Мари-Анж, такая черта была присуща ей самой.
Полю не удалось сделать счастливой свою жену, которая теперь узнала горькую правду, но размышления Агнес о своем любовнике не могли объяснить ей причину этой его неудачи. Эта тема для обсуждения с кем-то посторонним была весьма деликатной, и сложности возникали из-за ее личных отношений с зятем. Агнес улыбнулась. О, она, конечно, не думала о том, что все само собой встанет на свои места. Для этого придется потрудиться.
Я постараюсь вновь полюбить Мари-Анж, наберусь терпения и буду ласкова с ней. Агнес вздохнула. Нужно просто делать все возможное, чтобы дочь видела: я с ней и хочу ей помочь. Но способна ли я на такое чувство в течение долгого времени? Правда, Мари-Анж не может больше помешать мне в моей личной жизни, потому что у меня ее уже просто нет. Впрочем, жизнь покажет. Надо попробовать, ведь я ничем не рискую!
10
