Я думал, что он попросит какую-нибудь книгу, но мужчина спросил, можно ли ему пройти во второй зал. Я сказал: проходите, – но все-таки засомневался и пошел следом за ним.
Он встал у окна и долго смотрел на купола соборов, на грязные фасады зданий, на облака, что проплывали над невидимой рекой. Потом он обернулся ко мне и сказал, что пейзаж очарователен.
– Я часто смотрю в окно, когда нечего делать, – ответил я, чтобы что-нибудь сказать.
– Этот свет, белое небо. Мне не нравится лазурное небо. Я предпочитаю, чтобы оно было серым или белым. Когда пасмурно, люди не пишут писем.
Он попросил разрешения пройти в Берлогу.
– Туда можно входить только специалистам. Студентам старших курсов, аспирантам и профессорам. Вы профессор?
Он протянул мне руку.
– Гаспар Трехо, профессор логики.
– С какой вы кафедры?
– У меня своя кафедра.
– Я ни разу не слышал о кафедре логики профессора Трехо.
– Это маленькая кафедра. У меня нет ни аспирантов, ни студентов. Я сам – вся моя кафедра. Хожу из угла в угол, размышляю и пытаюсь найти следы.
Я подумал, что это – очередной малохольный, каких немало на факультете. Вход в университет открыт для всех, и эти чудики с удобствами устраиваются в библиотеке или в аудиториях. Иногда они проходят курс вместе со студентами, один и тот же – в течение многих лет. Одни предпочитают предметы традиционные, можно сказать, классические; другие увлекаются новыми дисциплинами. Они приходят на выпускные экзамены и иногда даже сдают их – к всеобщему конфузу. Они чем-то напоминают шпионов. Когда они встречаются с новыми людьми, им удается скрыть свою истинную сущность, но в конце концов правда выходит наружу. Они балансируют между абсолютным молчанием и пустословием. Одни придумывают себе прошлое: академические звания, влиятельных друзей; другие, более молчаливые, – скрываются под покровом таинственности.
Трехо указал на дверь Берлоги.
– Я обследую здание. Не хочу оставить ни единого уголочка, все хочу посмотреть. Вы мне позволите?
Я солгал и сказал, что у меня нет ключа. Гаспар Трехо улыбнулся. Он достал из кармана несколько смятых бумажек и дал их мне. Университетское начальство разрешило ему входить во все помещения и беседовать со всеми сотрудниками и студентами, с кем он сочтет нужным. Я не понял, о чем шла речь, пока он не разъяснил:
– Представьте, что я как бы частный сыщик. – Он снова закашлялся. – Я пытаюсь выяснить, что делал и где бывал комендант в последние часы жизни. А теперь дайте мне ключ.
Гаспар Трехо прошел по всему институту. Он одержал надо мной верх, но эта победа не играла для него никакой роли. Ни в его словах, ни в его жестах не проскальзывало и тени превосходства. Без особого интереса осматривая помещение, он рассказал мне свою историю. Он был профессором логики, но его лишили кафедры из-за разногласий с руководством факультета. Когда поменялся декан, место Трехо было уже занято.
– Тогда-то я и забросил чистую логику, чтобы создать свою собственную дисциплину: Науку Знаков. Я хотел придать философский смысл тенденции к поискам истины в незначительных деталях. Новый декан захотел испытать мою теорию на практике и поручил мне раскрыть кражу двадцати пишущих машинок, которые исчезли из подвала факультета.
Я смутно помнил об этом случае. Это произошло много лет назад, когда я заканчивал первую половину университетского курса. В те времена кражи имущества факультета были обычным делом.
– Я не только не знал, кто украл эти машинки, но и не имел ни малейшего представления о том, как их вынесли из здания. Я заподозрил нового курьера и проверил на нем свой метод сплетать единую сеть из разрозненных и вроде бы не связанных между собой деталей.
– Ничего нового, – поддел я его. – Как в детективных романах.
– Это немного другое. Я собираю улики и доказательства все вместе и не рассматриваю их по отдельности до тех пор, пока не накопится критическая масса…
– Такая копилка правды?
– Мне годится любое название. Представьте факты как вещи, которые можно поставить в шкаф со стеклянной дверцей, чтобы они всегда были перед глазами. И вот я составляю их в шкаф и смотрю на них, как бы не зная, что это такое Понемногу я нахожу между ними связи и как бы сплетаю из них сеть. Я составляю в воображении своеобразный музейный каталог, где каждой вещи отведено свое место. Кстати, я говорю не только об идеях. Но и о предметах как таковых. У меня дома – целый стеллаж для «вещественных доказательств». Мой метод сочетает умозаключения с интуицией. Подключив только разум, вы ничего не добьетесь. Только вообразив, что реальность по большей части есть вымысел, можно отыскать истину.
Гаспар Трехо тогда нашел вора: им оказался профессор, тронувшийся рассудком. Он украл машинки не из-за денег, а потому что ему было нужно спать в окружении пишущих машинок с заправленными в них листами бумаги. Он уверял, что жившие у него дома призраки, которые раньше мешали ему спать по ночам, теперь пишут свои послания на машинках и дают ему спать спокойно. Он воровал машинки по частям, буквально по клавишам, а более тяжелые детали выносил в картонных коробках при соучастии своих студентов. В общем, Трехо блестяще справился с поручением, после чего полностью потерял интерес к науке и занялся исключительно «криминальными» расследованиями.
– Простые в общем-то случаи. Мелкие кражи, конфликты между студенческими группировками. Уверяю вас, я занимаюсь своей методой. Я не веду следствие. Я исследователь, а не доносчик.
Мне пришлось открыть и дверь Склепа. Трехо осмотрелся, но не стал ничего трогать. Я спросил его, почему он расследует смерть коменданта, ведь полиция считает, что это было самоубийство.
– Я ни в коем случае не подвергаю сомнению слова полиции, но представьте, меня всегда очень интересуют такие события, скажем так, не особенно привлекательные. Последнее мое «дело» – поиски пропавших документов. А в этот раз мы имеем труп. Я чувствую себя настоящим детективом. – Он чихнул, потом достал из кармана маленькую жестяную баночку с китайской мазью и смазал себе нос. – Вы знали Виейру?
– Пару раз видел.
– А на неделе, когда он умер, вы его видели? Говорили с ним?
Я отрицательно покачал головой. Но у меня было чувство, что Трехо видит меня насквозь.
– Здание очень большое, и мне еще надо переговорить со многими людьми, в общем, мне нужно идти. Но потом мы еще поговорим.
Трехо чихнул на прощание и удалился по коридору, а я застрял где-то на полпути между доверием и паранойей.
Вернулся Конде, сложил бумаги в портфель и вручил мне какую-то карточку с эмблемой университета.
– Эстебан, возьмите приглашение на презентацию. Она пройдет в этом здании – в концертном зале. Я хотел провести ее в том же месте, где проходил этот псевдоконгресс, – как говорится, «почувствуйте разницу». Но у меня не получилось. На презентации будет пресса и даже государственное телевидение.
Пряча улыбку, Конде решительным шагом вышел в коридор. Я никогда раньше не видел его в таком благодушном настроении. Я даже задался вопросом: а читал ли он это письмо, которое носил в портфеле? Он был спокоен и весел, в то время как его заклятая противница угрожала покончить с ним раз и навсегда. Может быть, эти двое – в тайне ото всех, – подписали договор о мире?
Дом отдыха «Спиноза»
Из бара напротив пиццерии «Кайман» я наблюдал, как ломают здание, где мы с друзьями провели столько вечеров. Грог, который всегда отличался сентиментальностью, сказал, что нам всем надо взять по кусочку строительного мусора, как если бы это была Берлинская стена. Чтобы отвлечь Грога и Диего от грустных мыслей, я рассказал им обо всем, что случилось у нас в институте за последние несколько дней.
– Убийство коменданта – это предупреждение для тех, кто собрался продолжить поиски: мол, лучше не
