— А ты ни капельки не изменился. — Он злобно сверкнул глазами и сплюнул — плевок приземлился в четверти дюйма от моего левого ботинка.
— Как и ты, — провозгласил я, широко улыбаясь. — Было здорово всех вас снова повидать, — искренне сказал я Ноублу. Не уверен, что принесло мне больше удовольствия — публикация первой книги или вторая половина этого дня. — Слушай, Ноубл, — дружелюбно предложил я, — если кто-то из детей захочет пойти в колледж, дай мне знать, я возьму расходы на себя.
С этими словами я сел в машину, и Пэт рванула с места так, будто участвовала в местных мотоциклетных гонках. Я оглянулся: Ноубл ломал голову над моим предложением. Припомнил ли я ему слова о том, что в колледж идут только педики? Или хотел сказать, что мне единственному хватило мозгов, чтобы туда поступить?
Еще три часа я хихикал, вспоминая смятение на его лице. Но он, видимо, пришел к выводу, что я говорил от чистого сердца, потому что в последующие годы я отправил в колледж нескольких представителей младшего поколения Ньюкомбов. Одна из них, старшая дочь Ноубла Ванесса, в конце концов стала преподавать в колледже.
— Кто-то из твоих предков был с мозгами, — как-то сказала Пэт. — Вот почему в твоей семье время от времени рождаются умники.
— Это рецессивный ген.
— И то правда! — подтвердила она, и мы расхохотались.
Все это кончилось — как вообще кончилось все хорошее, — когда Пэт умерла. Я вырос без семьи, нашел ее — и потерял.
Я снова остался в этом мире совершенно один.
Глава 2
Джеки
Мне кажется, он хотел меня, потому что я его смешила.
Нет, не «хотел». Не в том смысле. Он хотел, чтобы я на него работала.
Конечно же, я отказалась. В конце концов, куча девушек в нашем городке пыталась у него работать, но их либо увольняли, либо они сами сбегали — в слезах или в гневе.
Мне рассказывали, какой он мастер доводить людей до белого каления.
— Это чистая, абсолютная, неудержимая ярость, — говорила одна моя подружка, когда мы и еще две наши товарки обедали в местной закусочной. Тут все подавали жареным: жареное мясо, жареный лук, жареная картошка. Официантка не оценила мою шутку, когда я попросила ее не жарить мой салат. Она удалилась в оскорбленных чувствах, и маска благородной обиды не сходила с ее лица на протяжении всего обеда.
Но я уже привыкла к тому, что мое чувство юмора навлекает на меня неприятности. Папа как-то сказал, что я шучу, чтобы никто не видел, как я плачу. Это озадачило меня, потому что я никогда не плачу, о чем я ему и напомнила.
— А я о чем говорю? — ответил отец и ушел.
Итак, как бы там ни было, а этот выдающийся, раскрученный супер-пупер-писатель предложил мне работать у него, потому что я его рассмешила. Ну и еще потому, что я рассказала ему свою любимую историю с привидениями. Вроде как рассказала, если уж честно. Как заметила Хизер, рассказываю я гораздо лучше. Но нужно самомнение побольше моего — вот это да! Вряд ли, конечно, такое бывает... — чтобы вообразить, что можешь рассказать историю профессиональному писателю. Я так и вижу, как он замечает, что я «ошибочно использую некоторые синтаксические конструкции».
Но еще до истории с привидениями — или истории про дьявола, как называет ее Отем, — я заставила его посмеяться над Пулитцеровской премией.
Это произошло на вечеринке. Отем — бедняжка, столько волос и ни капли мозгов — рыдала, потому что ее будущая свекровь снова посадила ее в лужу. Все мы знали, почему Корд Хендли женится на Отем, — и ее умственные способности были тут совершенно ни при чем. Природа одарила Отем копной густых медно-рыжих волос и буферами, из-за которых не видно собственных ног. Отем жаловалась, что никак не может найти кружевной бюстик своего размера. Я сказала:
— Все, что тебе нужно, — это кружева.
И все засмеялись, потому что я просто переделала название классной песни «Битлз» — «Все, что тебе нужно, — это любовь».
Мы знали, что у Отем и Корда будущего нет, рано или поздно его мамаша их разведет. Корд происходил из старинного аристократического рода. Он и сам не отличался умом и сообразительностью, но этими качествами зато отличалась его мама, а всем заправляла именно она. К несчастью, трое ее детей унаследовали от нее внешность, а ум — от отца. Вполне понятно, почему она хотела, чтобы ее детки женились на мозгах, — однако тщетно. Ее младший сын собирался жениться на красивой, доброй, но совершенно бестолковой Отем.
Каждый вторник бедняжка Отем в слезах убегала из дома будущей свекрови, потому что все время, когда они встречались, миссис Хендли устраивала Отем устный экзамен, эдакий тест на академическое образование — и, конечно, смотрела на нее с презрением. Как я говорю, «чай с задачками».
Как-то раз, когда мы обедали, я допустила большую ошибку, поинтересовавшись у Отем, что она думает делать после свадьбы. Ведь она переедет к Корду, в родительский особняк — а там придется видеться со старой каргой каждый день.
— Возможно, все дело в том, что я выросла без матери, и в моем «женском» образовании есть кое- какие пробелы...
Я просто подняла очевидную, на мой взгляд, проблему — а началось сущее светопреставление. Отем разрыдалась, Хизер и Эшли, обнимая ее с двух сторон, потрясенно смотрели на меня.
Мой удивленный взгляд — «а что я такого сделала?» — был им хорошо знаком.
— Джеки, ну как ты можешь? — спросила Дженнифер.
Я не стала уточнять, что такого ужасного я сказала. Я уже много лет назад прекратила искать ответ на вопрос: «Ну что на этот раз я сделала не так?!»
Насколько я могу судить, женщины очень многие вещи подводят под категорию «дружеская поддержка». Полагаю, замечание о том, что после переезда в дом свекрови Отем скорее всего придется плакать не только по вторникам, а вообще каждый день, под категорию «дружеской поддержки» никак не попадало.
Очевидно, в этом случае я, помимо всего прочего, невнимательно отнеслась к тому факту, что моя подруга влюблена. И потому Отем не может просто послать свекровь к черту: они же с Кордом влюблены друг в друга.
— Джеки, ну как ты не понимаешь? Ты ведь сама влюблена.
Откровенно говоря, я была помолвлена и вот-вот собиралась выйти замуж, но как мне казалось, я делаю это из рациональных соображений. Мы с Керком преследовали одни и те же цели и хотели от жизни одного и того же. Ну и к тому же я устала жить одна после папиной смерти. Может, я никогда особенно не любила пустых домов, потому что выросла в неполной семье. Я всю жизнь боялась, что мой любимый папочка исчезнет и я останусь совсем одна.
Итак, вот мы на вечеринке, и Отем кротко и очень красиво плачет из-за того, что ее зловредная будущая свекровь сказала ей на этот раз. «Дорогая моя, — изрекла старушенция, — читать стоит только те книги, которые удостоились Пулитцеровской премии». Я усвоила урок и постаралась выразить Отем «дружескую поддержку» (то есть не стала советовать ей послать эту старую летучую мышь ко всем чертям).
— Я даже не знаю, что такое Пулитцеровская премия! — рыдала Отем в кружевной платочек. Для нашей Отем не существует мятых бумажных салфеток!
