Я заглядывал в «желтую» прессу и в Интернет и потому знал, что поговаривают, будто мои книги на самом деле написала Пэт. Как бы она посмеялась, услышав такое! Еще я слышал, что мое творчество как-то связано с ней и потому после ее смерти я перестал писать.
Это уже ближе к истине. Я не выдумал ни одного сюжета для своих книг. Выдумки в них было ровно настолько, чтобы мои дяди и кузены меня не засудили, но в основе всегда лежала правда. «Искаженная правда», как говорила Пэт. В тот бесконечно далекий счастливый день она заметила, что в моей жизни было достаточно плохого, чтобы написать уйму книг. Я написал про каждую мерзость, какую со мной когда-либо делали.
Но полная правда, которая не известна никому — ни друзьям, ни редакторам, — состоит в том, что я исписался задолго до смерти Пэт. Во мне осталась только одна книга — книга о Пэт, и пройдет еще много- много лет, прежде чем я смогу ее написать.
Все шесть лет после ее смерти я скитался по стране, перевозил скудные пожитки из дома в дом. Я вливался в местную общину, осматривался и прислушивался, ожидая, что кто-нибудь, возможно, зажжет во мне искорку интереса, и очень надеялся вновь обрести стимул писать.
Но ничто не пробуждало во мне интереса. Время от времени мое издательство переиздавало какие- нибудь мои старые книги или печатало несколько повестей под одной обложкой, так что создавалась видимость, что я все еще пишу, но большинство людей знало, что это не так. Как-то раз в Интернете я вбил свое имя в строку поиска и нашел три сообщества, обсуждавших мою кончину. Они приводили списки «фактов», которые, как они считали, неопровержимо доказывали, что я покончил с собой в день смерти жены.
Последний городок, куда я переехал, судя по рекламному проспекту, должен был «радовать чудесной погодой», но ничего такого я не заметил. По сути дела, я не совсем понимаю, почему не уехал отсюда в самый день приезда. Ну, разве что очень устал. Устал не столько от жизни, сколько от бездумности. Я чувствовал себя как те женщины, которые заканчивают университет, а потом выскакивают замуж и рожают троих детей одного за другим. Сначала их мозг перенапрягается, а потом вообще бездействует. Вот и со мной то же самое. Я заводил мимолетные интрижки, но, сравнивая свою новую пассию с Пэт, каждый раз убеждался, что она безнадежно проигрывает моей жене.
Около года назад я прочел кое-что любопытное — а читал я в последние шесть лет жадно и неразборчиво. Это была история о ведьме, которая обитала в некоем старом доме. Во мне вспыхнула искорка интереса. Я начат подумывать о том, чтобы опубликовать собрание основанных на реальных событиях рассказов о ведьмах и привидениях в Америке. В каждом штате есть свои, коряво написанные и отпечатанные в местных типографиях, книги про привидения и всякую другую нечисть. Я решил собрать эти книги, осуществить масштабное исследование и опубликовать антологию. Что-нибудь вроде «Призраки США».
Как бы там ни было, мне нравилась идея с исследованием. Единственное, что мне нужно для исследования, — это ассистент. Однако найти действительно полезного человека оказалось делом почти невозможным.
Неужели у меня дар находить неудачников? Или они сами притягиваются ко мне? Несколько нанятых мной дам жили будто в любовном романе. Кажется, они искренне верили, что я нанял их исключительно для того, чтобы на них жениться и разделить с ними свои мирские блага. От таких я избавлялся быстро. Потом вылетали те, кто хотел, чтобы я все им разжевывал. Они требовали от меня «описания работы». Одной из них я уступил и полтора часа жизни потратил на то, чтобы написать пресловутый список обязанностей. Когда двумя часами позже я велел ей сходить в магазин, она заявила, что это не ее обязанность.
Я ее уволил.
Кого-то из нанятых я увольнял, кто-то сбегал сам. Сдается мне, у каждой из моих несостоявшихся помощниц в голове жил образ того, каково это — работать на известного писателя. Я не оправдывал их ожиданий.
Ни одна из них не могла следить за ходом моей мысли. Они делали лишь то, что я им велел — если это не противоречило «описанию работы», — но инициативу на себя никогда не брали. Кроме того, многие думали лишь о том, как бы меня окрутить. От бесплатного секса я бы, пожалуй, не отказался, но в глазах у них светились слова «совместное владение имуществом».
Как раз перед тем как я собрался уезжать — куда, правда, я пока не придумал, — я обедал с президентом местного университета.
— Вам нужна такая помощница, как у профессора Хартшорна. Она пишет за него книгу.
Меня не особенно интересовало, что он там говорит, потому что я заказал перевозку мебели на следующую неделю, однако из вежливости я все-таки спросил:
— А что за книга?
— О Генриетте Лейн, — засмеялся он. — С подробными описаниями ее фиалковых глаз и величественного бюста.
Я никогда раньше не слышал этого имени. Президент пояснил, что Генриетта Лейн приходилась племянницей президенту Джеймсу Бьюкенену.
— Понятия не имею, откуда помощница Хартшорна берет информацию, но готов поспорить, что она достоверная. Мисс Лейн была равноправным политическим партнером своего дяди.
Любопытно, подумал я. Мне нужна помощница, которая умеет думать.
— Она пишет книгу вместе с профессором? — уточнил я.
Президент скривился:
— Нет, черт подери. Как-то раз, когда я припер его к стенке, он заявил, что про всех и без того уже достаточно написано и он не собирается добавлять макулатуры в этот поток. Но члены совета стали давить на меня: мол, надо уволить Хартшорна, потому что он не печатается. И Хартшорн стал использовать студентов, чтобы притвориться, будто что-то пишет. — Президент махнул рукой, давая понять, что не хочет вдаваться в подробности этой истории. — Однако пару лет назад я получил живенько написанную главу книги о не изученной историками племяннице президента. В качестве автора значился профессор Хартшорн. Я сразу же понял, что он этого не писал, и обратился к своей секретарше — она в курсе всего, что творится в городе, — и спросил, кто бы мог такое изобрести. И она рассказала мне о человеке, который помешался на женщине Викторианской эпохи по имени Генриетта Лейн. Он развесил ее фотографии по всему офису и всегда носил что-нибудь фиолетовое, потому что у мисс Лейн были фиалковые глаза.
Я запутался:
— Разве ассистент Хартшорна — мужчина?
Президент нахмурился. Мне хорошо знаком был этот взгляд, он говорил: «А для писателя-то ты
не очень умен». Я давно уже выяснил, что, если ты писатель, люди считают, что ты понимаешь все с полуслова.
— Нет, — сказал он медленно, будто разговаривал с умственно отсталым. — Этот мужчина — отец помощницы Хартшорна. Он уже умер. Не Хартшорн, ее отец. Во всяком случае, эта молодая девушка, помощница Хартшорна, раз в три месяца присылает мне по очень интересной главе. Они слишком фривольные, чтобы быть опубликованными, но мне и членам совета нравятся. Про себя мы называем их «Несчастья мисс Генриетты Лейн».
Он улыбался, видимо, вспоминая бюст мисс Лейн, а я тем временем думал.
— Если она так предана профессору Хартшорну, то вряд ли захочет другую работу.
— Хартшорн — человек из тех, — он понизил голос, — кого в просторечии называют засранцами. Сомневаюсь, что он хоть раз сказал ей спасибо за то, что она сохранила ему рабочее место. Впрочем, я слышал, он выписал ей прибавку к зарплате за то, что она украсила его кабинет манекеном мисс Лейн в натуральную величину.
Звучит очень неплохо. Она умная. Изобретательная. Пробивная. Творческая личность. То, что надо.
После смерти Пэт я выяснил, что всегда писал в соавторстве. Мне нужна была обратная связь. Подробная. Много. Я никогда не мог взять в толк, как другие писатели перебиваются парой слов от редактора. Год пишешь, а в конце получаешь только: «Это очень хорошо».
Если быть с собой честным — а я старался, — я хотел партнера, кого-то, с кем я мог бы обмениваться идеями. Не второго автора-конкурента, нет, я искал... Пэт. Я искал Пэт.
