Принслоо был назначен главным коммандантом самостоятельной части в округах Вифлеем и Фиксберг. Кроме того, округ Вифлеем получил трех других коммандантов: Оливира, Раутенбаха и Брювера.
Такое распределение отрядов не могло повлечь за собою больших сражений, но оно дало возможность беспокоить врага непрерывными небольшими стычками. Англичане теряли при этом больше, нежели это было бы при других обстоятельствах. Правда, наши потери вследствие этого становились с каждым месяцем тоже крупнее, но сравнительно с английскими они были гораздо ничтожнее.
Пленных мы совсем не брали. Вот это было для нас ужасным злом, что мы не могли задерживать наших пленных у себя. Если бы мы могли это делать, то весь свет был бы поражен громадностью их числа. Но как же быть на самом деле? Да так и было, что мы не оставляли ни одного пленного у себя. У нас ведь не было ни острова Святой Елены, ни Цейлона, ни Бермудских островов, куда бы мы могли их ссылать. В то время как взятые у нас англичанами пленные составляли весьма малую часть нашего общего числа, мы брали англичан в плен тысячами. При этом иногда случалось, что, побывав в плену, английский солдат через час-другой снова начинал сражаться против нас. Это зависело только от того, получал ли он немедленно по возвращении в свой лагерь оружие.
С того времени, как мы начали всюду по всей республике вести войну такими маленькими партизанскими отрядами, неприятель стал называть нас различными именами. Когда лорд Робертс 24 мая 1900 года провозгласил Оранжевую республику и Трансвааль присоединенными к английской державе, еще в то время, как мы вели войну, нас прозвали бунтовщиками. Называли нас также и разбойниками. Наконец, буры получили бранное прозвище «гверильясы». Я не вижу, на каком основании Англия имела право назвать нас таким образом[64]. Она и должна была взять свои слова назад, начав переговоры о мире и признав, таким образом, наше правительство законным. Но я позволяю себе все-таки остановиться на этом бранном для нас слове.
Представьте себе, что Англия заняла бы любой из городов — Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Берлин, Париж, Амстердам или другой какой-нибудь главный город любого государства — и правительство этого государства продолжало бы, тем не менее, войну. Разве осмелился бы кто-нибудь назвать гверильясами людей, борющихся за свою независимость против англичан? Или, наоборот, если бы главный город Англии был захвачен каким-либо народом, можно ли было бы и всю Англию считать присоединенной к территории этого народа, а самих англичан назвать гверильясами. Конечно, нет! Это выражение возможно было бы употреблять лишь в том случае, если б не только главный город был взят, но вся страна, от края до края, была завоевана. Но в подобном случае не могло произойти ничего подобного тому, что произошло у Линдлея, где были взяты в плен иоманри, у Роодеваля, Деветсдорпа, Флакфонтейна, Тафелкопа, где была разбита отборная конница, при Твеефонтейне и во многих других местах. Я не говорю уже о знаменитых сражениях в Южно-Африканской Республике, где после того, что она была объявлена присоединенной к английским владениям, могли происходить такие поражения англичан, как пленение лорда Метуэна бурским генералом Делареем. Остается признать, что Англия, называя нас гверильясами, говорила об этом невсерьез.
Глава XXVIII
ПЕРЕГОВОРЫ С АНГЛИЧАНАМИ. СРАЖЕНИЕ ПРИ ГРАСПАНЕ, ВОЗЛЕ РЕЙЦА
Президент Штейн думал пробыть некоторое время в отряде главного комманданта судьи Герцога, а я отправился к северным отрядам для того, чтобы быть во время переписки, которую я вел с генералами Луи Ботой и Делареем, недалеко от Трансвааля. Находясь в 12 милях к югу от Петрусбурга, я получил от генерала Боты письмо, в котором он сообщал мне, что в половине февраля лорд Китченер пытался начать переговоры в Миддельбурге, так как британское правительство предлагало заключить мир. Одновременно с этим он писал мне, что старается подойти поближе к президенту и ко мне для того, чтобы в случае надобности нам сейчас же можно было свидеться.
Я переслал это письмо президенту Штейну, приложив мое мнение о нем и прося его, если можно, приехать ко мне. Президент, готовый на все для своей страны и своего народа, не теряя ни минуты, тотчас же приехал туда, где я находился!
Вскоре после этого свидания с президентом я со своим штабом, капитаном Луи Вессельсом и пятью другими бюргерами двинулся вперед.
Около 15 февраля, в 10 милях к северу от Брандфорта, переезжали мы ночью через железнодорожную линию. Мы положили несколько патронов динамита под рельсы, но еще прежде, чем мы успели окончить это дело, подошел поезд, но так тихо, что мы сочли его разведывательным. Когда мы его увидели перед собой (ночь была очень темная, и перед локомотивом не было никакого огня), он был уже так близко от нас, что нам не стоило зажигать фитиль, соединенный с динамитом. Мы отошли приблизительно шагов на сто от пути, но тем не менее в нас стреляли из поезда, на что мы отвечали тем же. Как только поезд этот прошел мимо, показался второй. «Этот уж не посмеет уйти от нас невредимым», — решили мы. Как только он поравнялся с нами, мы подожгли фитиль и взорвали в нескольких местах, близко одно возле другого, железнодорожный путь. Тоща подошли еще два поезда, но не далее тех мест, где произошел взрыв, и открыли сильный огонь, что продолжалось в общей сложности минут десять. После того, что мы ответили такой же пальбой, оба поезда ушли. На следующий день англичане были заняты исправлением пути. Дело обошлось без потерь с нашей стороны, если не считать легкой раны, полученной одним немцем, и одной убитой лошади.
Отсюда мы пришли в Сенекал, уже оставленный англичанами. Здесь я познакомился с доктором Рейхом и его женой. Он принял нас очень сердечно. Доктор Рейх не принадлежал к нашим санитарным отрядам, но, несмотря на это, он сделал все, что было в его силах, совсем так, как он делал то же самое и для нашего неприятеля.
Из Сенекала я отправился к гейльбронскому отряду, а оттуда во Вреде, куца прибыл 24 февраля.
Я послал Луи Боте письмо, прося его, если можно, повидаться со мной во Вреде. На следующий дет после того, как я приехал туда, состоялось наше свидание. Он рассказал мне о своих переговорах с лордом Китченером, которые ничем не окончились.
Хотя свидание меня и не удовлетворило в том смысле, что я не узнал ничего положительного о переговорах, но все-таки было очень хорошо, что я повидался с трансваальским генералом-коммандантом. Нам много кое о чем надо было переговорить, и мы разошлись, твердо решив, что, что бы ни случилось, ни в каком случае не оставлять борьбы.
27 февраля вернулся генерал Бота в Трансвааль, а я отправился в гейльбронский отряд. Через несколько дней приехал президент Штейн из южных частей республики для свидания с трансваальским правительством во Вреде. После этого свидания он отправился в особый небольшой лагерь, так как было решено, чтобы он не оставался более при отряде. Я приставил тогда к нему 50 бюргеров под начальством комманданта Даве-ля, которые и составили его личную охрану.
Только что я вернулся после свидания с генералом Ботой, произошли серьезные дела, потребовавшие моего присутствия в Петрусбурге. Приходилось сделать 360 миль; это было нелегко, но этого требовали обстоятельства, в которых находилось Отечество, и, несмотря на сильную усталость, не прошедшую еще после похода в Капскую колонию, я выехал 8 апреля из Гейльброна. Мой штаб наткнулся недалеко от железной дороги возле Вредефорта на 16 английских солдат, причем один из них был убит, а двое ранено. Я посетил войска во Вредефорте, исполнил то, что мне нужно было в Петрусбурге, и повернул назад 17 февраля. Перешедши без затруднения железнодорожный путь между Смальдеелем и станцией Вентерсбругвег и посетив генерала Газебрука, я вернулся в гейльбронский отряд.
Когда англичане увидели, что благодаря тому, что мы разделились на очень маленькие отряды, мы везде, во всех частях Оранжевой республики, побеждали их, а в тех случаях, когда их было очень много, успевали скрываться от них, они пришли в такую ярость, что решили не оставить целым ни одно из наших жилищ во всей северной и северо-западной частях республики. В южной и в юго-западных частях дома также уничтожались, но не таким отвратительным способом, как в северных. Англичане не щадили и скота, они его уводили или избивали. Всех наших женщин, которых они могли схватить, они посылали в концентрационные лагери. Но о том, как они обращались с женщинами, я не могу писать: это слишком
