Он подавил коррумпированное духовенство, эксплуатировавшее людей; он боролся против суеверий, которые разделяли их, и учил всех поклоняться живительному сиянию Солнца и любить друг друга, и все живые существа. Он построил в Сирии Город мира — второй Ахетатон — откуда его Учение могло бы распространиться и завоевать мир. И теперь Сирия восстала с оружием в руках против его мягкого правления. И те, кто был предан ему, были в опасности. «Как птица в ловушке птицелова, так и город Симира. Днем и ночью враги нападают на него и с суши и с моря», - гласило одно из писем, доставленных Фараону в особой поспешности. В другом послании обращались правители другого сирийского города: «Да не покинет нас дыхание Фараона, ибо могущественен враг наш, воистину могущественен».
Помощь, о которой просили слуги Царя, была небольшой, и легко выполнимой. « Да сочтет это за доброе дело Фараон, Солнце всех земель, послать мне триста солдат и сорок военных колесниц, - просил преданный Рибадди, - и я буду в состоянии удержать город». Эхнатону надо было сказать лишь слово, чтобы сирийское восстание было сокрушено раз и навсегда, а Империя была бы спасена. Но он этого слова не произносил.
Он помнил ужасы войны в дни его отцов, карательные экспедиции, которые прежние Фараоны регулярно устраивали против периодических вспышек того, что мы бы сегодня назвали «Сирийский национализм» — семь предводителей, захваченных Фараоном Аменхотепом Вторым, замученные и убитые перед изображением Амона в качестве жертвы в честь победы Египта.
«Все ли боги жестоки?» - спрашивал он свою мать почти двадцать лет назад.
«Не все. Не Он», - ответила она, указывая на дарующий жизнь Диск — Атона — видимый лик невидимого Бога богов. И с тех пор Атон был связан в сердце Фараона с миром и любовью ко всем существам, включая мятежников.
Должен ли он был теперь забыть своё Учение, которое он проповедовал всю свою жизнь, и прислушаться к требованию сражения?
Должен ли он был отправиться в отказывающие подчиняться земли и возвратиться, таща позади себя орды закованных в цепи пленников, как делали другие правители Египта? Он вспоминал известный Гимн Победы его великого прадеда, Tутмоса Завоевателя — слова Амона торжествующему царю:
Я пришел, чтобы даровать тебе победу над властителями Сирии,
Я сверг их и поверг к твоим ногам…
Но его Бог был другим. Его Бог не был богом одного только Египта, но также и Сирии, и целого мира; не кичливый предводитель своего племени, радующийся зову труб и крикам войны, но непостижимая Сила, которая исходит от Солнца и соединяет вселенную.
Эхнатон поднял глаза к небу. Солнце было там, высоко над миром и его суматохой, недостижимое в синей необъятности – бездонной глубине вечного покоя. Его сияние проникало в мир.
Ты наполняешь каждую страну Своей красотой;
Объединяешь их Своей любовью…
…
Жизнь - в созерцании твоих лучей…
Фараон вспоминал слова своего собственного гимна к Единому и Единственному Богу Жизни, Атону.
«Если бы только они знали Его, был бы мир», - сказал он себе, поскольку мысли об острой необходимости войны вновь ворвались в его разум. Он вспомнил интриги правителя Хеттов для вторжения в земли Египта, честолюбивые замыслы вассалов-изменников, мольбы о помощи немногих преданных, их взаимные обвинения в измене, их общую лесть, противоречивую ложь, и всё, что он знал о царящей в Сирии запутанно ситуации.
«Для жадности, источника войны, нет никакого места в сердце, которое Он заполняет Своим светом» - так думал он. «И как дым рассеивается, не оставляя и следа на освещенных солнцем небесах, так и ненависть и борьба исчезают в любви к нему. Действительно, если бы они знали Его, был бы мир на земле, как он есть в чистом синем небе».
Но они не знали Его, и бесконечный конфликт продолжался испокон веков. Учение Фараона, возможно, достигло иностранных государств. Но никто, казалось, не ухватил его дух. И Эхнатону было грустно. Впервые, он сомневался в будущем своей миссии. «Что, если всё напрасно, и люди отвергают Истину?», - думал он. Все же мир был в сердце его, несмотря на печаль. И он решил соблюдать закон любви, что является законом Бога, и не разжигать войны.
Глава сирийского восстания был убит в сражении с местными войсками, верными Египту. Но его сыновья продолжили его дело. Один из них, по имени Азиру, превзошел своего отца в двуличности и интригах не меньше, чем в военном умении и в ненависти к иностранному правлению. Он нацелился на объединение всей Сирии под управлением своих собственных людей, аморитов, одной из многих народностей, проживающих на этой земле. Он писал Эхнатону в лестном стиле, который ранее использовал его отец: «Царю, Солнцу, моему Богу, ваш слуга, пыль ваших ног. Ниже ног Царя, моего Бога, семь раз и семь раз я падаю. Вот, я - слуга Царя и его верный пес и всей земли, которую я охраняю для Царя, моего Бога». И в то же самое время, он обещал свою дружбу царю хеттов, если только он поможет ему избавиться от владычества Фараона. Он вел переговоры с царем Сидона и другими вассалами Египта, и убедил их разорвать свои старые связи верности с Египтом и стать его союзниками. И он брал города, которые оставались преданными Эхнатону, один за другим, уничтожая египетские гарнизоны и обращая людей в рабство.
Новости из Сирии стали более редкими и даже более пугающими. Восстание теперь вспыхнуло и в Палестине, где враги Царя стремились свергнуть египетское владычество с помощью хапиру, диких племен разбойников пустыни. От Верхнего Евфрата до Синая, один за другим цитадели Фараона штурмовались или принуждались сдаться, и его вассалы становились союзниками его врагов. Дань золотом и серебром больше не посылалась в Египет. Посыльные приезжали только за тем, чтобы каждый раз объявлять о падении еще одной крепости, и передавать царю всё более несчастные мольбы о помощи от имени Рибадди из Библа, или верного губернатора Иерусалима, только двух людей, не перешедших на сторону мятежников.
«Враг не отступает от ворот Библа. Кто защитит меня?», - писал Рибадди, в жалостном письме. «Если бы Фараон, мой Бог, защитил бы своих слуг, и послал бы солдат и лошадей из Египта как можно скорее, то они точно еще успеют…». И преданный губернатор Иерусалима обращался в том же самом напряженном ожидании: «Все земли Фараона, моего Бога, могут быть разрушены. Если войска не придут в этом году, то вся земля Фараона, моего Бога, будет потеряна». Караван, доставляющий царскую почту, был ограблен приблизительно всего лишь в десяти или пятнадцати милях от Иерусалима, и таков был страх перед хапиру и царящее беззаконие, что губернатор ничего не мог сделать, чтобы предотвратить грабеж или выследить и наказать грабителей.
Тем временем толпы египетских и сирийских беженцев — мужчины, женщины и дети — продолжали литься в Египет через пустыню Синая, рваные и голодные, потерявшие все, чем они обладали. Они говорили об их разграбленных городах, об их полях и подожженных виноградниках, их близких, убитых перед их глазами или захваченных в плен, и о всех сценах убийства и произвола, которые они помнили. Их история была одним длинным ужасающим рассказом. Люди, слышавшие это, приходили в возмущение. И бывшие священники Амона, всегда ищущие новые способы, чтобы нанести ущерб фараону, которого они ненавидели, воспользовались случаем. Они сказали вновь прибывшим: «Фараон предал Амона, великого бога; неудивительно, что он и вас предал также, и позволил врагам наводнить Сирию». И они говорили жителям Египта: «Гнев Амона обрушился на эту землю из-за непочтительности Фараона. Скоро амориты и хапиру будут пересекать пустыню, и они разорят Египет еще сильнее, чем они разорили Сирию, поскольку боги ведут войну с тем, кто поднялся против них». И людей охватил страх, они поверили священнослужителям.
Фараон был глубоко обеспокоен, когда услышал о тяжелом положении его подданных, поскольку никто не любил людей больше, чем он. Он приказал, чтобы губернаторы граничащих областей накормили голодную толпу и устроили каждую семью как можно лучше. Врачи были назначены помогать больным. Из конфискованных состояний жрецов земля была дана всем, кто захотел на ней обосноваться. Многие
